По всем Советским Социалистическим Республикам отмечается бурное всенародное ликование, трудящиеся горячо одобряют своевременные решительные действия, направленные на восстановление твердого конституционного порядка. В районах межнациональных конфликтов началось спонтанное братание противоборствующих сторон.

Правительство Итальянской Республики поспешно отменило свое недавнее решение о запрете компартии, а также заявило, что не считает необходимым торопить власти СССР с выводом Апеннинской группы войск Советской армии. Коммунистическая и социалистическая партии Франции организовали многолюдные демонстрации солидарности с советским народом, которые прошли в городах, где дислоцированы советские войсковые гарнизоны. В Париже, Берлине, Варшаве и Брюсселе полицией разогнаны митинги протеста против создания ГКНС.

Президент США резко осудил введение особого положения в отдельных регионах СССР, пригрозив ухудшением деловых отношений между обеими сверхдержавами, но грозил нерешительно и в довольно расплывчатых формулировках. Премьер-министр Великобритании, лицемерно и грубо искажая факты, назвал события в Советском Союзе реакционным военным переворотом. В связи с этими попытками вмешательства во внутренние дела СССР Министерство иностранных дел разослало ноты решительного протеста.

Снова пошли сообщения по стране.

В Литве силами внутренних войск при поддержке армейских подразделений разгромлены наиболее крупные базы незаконных вооруженных формирований. Убито не менее четырехсот, взято в плен около пяти тысяч боевиков. Захвачены документы, свидетельствующие о подготовке фашистским правительством так называемого «народного» фронта «Саюдис» массового террора против коммунистов и других верноподданных граждан.

Кучка провокаторов попыталась организовать беспорядки в Ленинграде. В ходе разгона несанкционированной манифестации отряды военной милиции были вынуждены применить различные спецсредства. Среди участников беспорядков имеются жертвы — главным образом, в результате наездов бронетехники.

ГКНС издал постановление № 12 о мерах по дальнейшему развитию отечественной науки. На нужды АН СССР из внебюджетных фондов выделяется миллиард рублей, будут пересмотрены в сторону значительного повышения все должностные оклады научных сотрудников, вводятся существенные надбавки за квалификацию. Готовятся аналогичные решения, предусматривающие повышение материального положения деятелей культуры, искусства, народного образования.

— Ну, слава богу, — тихонько вздохнула Новикова, — и о нас, горемычных, кто-то вспомнил. Нашлись умные люди.

— Светка, опомнись! — взвыл Илья. — Нельзя менять свободу на колбасу!

— А что, я твоей свободой вприкуску с демократией семью кормить буду? — огрызнулась Новикова. — Устроились, сволочи, на шее у народа!

— Кстати, юноша, где вы демократию видели? — Язвительно спросил Антощенко. — Может, во сне или с перепою? Свобода болтать языком вместо того, чтобы работать, — это еще не демократия…

Машинально сжимая пальцами опустошенную мензурку, Барушин произнес глубокомысленно, как это делают люди, привыкшие, что окружающие в обязательном порядке обязаны трепетно внимать его мудрым изречениям:

— Думаю, у путчистов возникнут проблемы с армией. Вокруг столицы стоят войска, укомплектованные исключительно славянским контингентом. Русские в русских стрелять не станут.

Презрительно хихикая, Антощенко разлил еще по полста грамм и проговорил менторским тоном:

— Все предусмотрено. В действие введены части военной милиции, а также кадрированные полки, пополненные резервистами из окраинных республик.

— То есть всякие там узбеки? — не понял Рудман.

— Да нет, мальчик, там служат тоже русские, но это другие русские — которые на собственной шкуре испытали прелести периферийного национализма. Можете не сомневаться: эти люди от всей души ненавидят и вашу проклятую перестройку, и все ее кровавые последствия.

Молодежь пребывала в шоке, а смущенный Барушин сказал, натужно стараясь вернуть голосу привычную строгость:

— Что-то вы, Владимир Николаевич, подозрительно хорошо информированы…

— Молчал бы уж, бюрократ из партийной олигархии! — с неожиданной яростью гаркнул Антощенко. — Мало вашему отродью, что довели державу до позорища! С утра в стране такое творится, а он еще не сориентировался… Сидит тут, комбинирует, которую сторону принять. Ну, говори, крыса аппаратная, поддерживаешь ли ты мужественное выступление истинных патриотов вгибающего Отечества?!

Давно уже никто, даже непосредственные руководители не повышали на него голос. Потрясенный Барушин растерянно залепетал: дескать, не знает всех обстоятельств, а потому не имеет права высказываться, пока не получит четких указаний вышестоящих инстанций.

Удовлетворенный своей моральной победой, Антощенко выпил мелкими глотками очередную порцию коньяка, закусил кусочком сыра, а затем сказал:

— Что же до моей информированности… Это ведь именно я просчитал на наших машинах всевозможные сценарии переворота и выбрал оптимальный, то есть беспроигрышный вариант.

— Вы? — изумился Рудман. — Когда?

— В конце июля. Выгнал вас всех в отпуск, а сам занялся настоящим делом.

Новикова, растерянно хлопая ресницами, спросила осторожно и почтительно:

— Но, Владимир Николаевич, неужели вы делали это по собственной инициативе?

— Нет, конечно. Меня вызывал Алексей Николаевич. Он же поставил мне задачу.

— Министр обороны?! — поразился Барушин.

— Он самый. Мы долго обсуждали ситуацию в мире и в Союзе… Оказалось, что наши взгляды и оценки полностью совпадают. Старик буквально покорил меня фразой, которую без конца вспоминал: «Побеждает не сильный, побеждает умный, умеющий рассчитать свои действия на много ходов вперед»…

Теперь многое становилось понятнее: и решительные, почти безошибочные действия мятежников, и точно подобранный состав ГКНС, в который вошли люди, имевшие авторитет в народе… и дозированная жестокость, и привлекательные обещания скорого облегчения жизни. Неясным оставался, пожалуй, лишь один момент, и Барушин неуверенно спросил:

— А как же российский президент? Что-то не верится мне в его сотрудничество с союзным центром…

— Эту цээрушную марионетку, наверное, уже пристрелили в укромном местечке, — равнодушно положил Антощенко. — Все равно ему светила высшая мера за измену Родине…

Тут на экране вновь появился диктор, с искренним воодушевлением зачитавший программу передач ближайшие часы. 14.00 — беседа с ведущим экономистом страны, ярым противником рыночных спекуляции профессором имярек, который ознакомит советских людей с программой экстренного спасения народного хозяйства и повышения жизненного уровня честных тружеников. Затем в 15.30 бывший мэр столицы чистосердечно поведает телезрителям о своих преступных связях с иностранным капиталом, организованной преступностью и подрывными центрами всевозможных спецслужб. Наконец в 16.15, после короткого выпуска новостей, с обращением к советскому народу выступит министр обороны Маршал Советского Союза Часов Алексей Николаевич.