— А вот это уже любопытно, — пробормотала она и приказала компьютеру перечислить все указанные в деле спортклубы, расположенные в периметре шести кварталов от «Всех ремесел». Их оказалось всего два: «Жим Джима» и «Строители тела».

Ева вывела на настенной экран карту района, подсветила магазины и спортзалы и, держа в руке гамбургер, подошла поближе к экрану. Иногда видишь закономерность, потому что хочешь ее увидеть, но бывает и по-другому: иногда она действительно там есть.

Он ходил по этим улицам — в этом у нее сомнений не было. Заходил из спортклуба в магазин, потом в другой магазин… Он жил или работал где-то поблизости, а может, и то и другое. Это его район! Люди его видели, кто-то его знал.

Вот и она узнает.

Ева прошла в кабинет Рорка, где он работал за столом, одновременно наслаждаясь спагетти с дарами моря. Его лазерный факс непрерывно гудел, компьютер сигнализировал о приеме почты.

— Тебе что-то поступает?

— Обещанные отчеты о проектах, — сказал он, не отрываясь от экрана. — Но они могут подождать. А вот для тебя у меня пока ничего нет.

— Приостанови все это на минутку, я хочу кое-что тебе показать.

Рорк захватил с собой кофе и прошел за нею следом в ее кабинет. Ева указала на настенной экран.

— Что ты видишь?

— Район Гринвич-Виллидж. И некую схему, которую ты выстроила.

— Ведь, правда, получилась схема? Я хочу начать с жилых домов в этом секторе. Пока ты еще ничего не сказал, отвечу сразу: нет, я представления не имею, сколько их там. Это выстрел наугад, причем на очень далекое расстояние, но…

— Но не исключено, что он там живет. Значит, действительно надо начать с жилых домов — добыть имена домовладельцев, списки жильцов, исключить семейные пары, одиноких женщин и настроиться на одиноких мужчин.

— Тебе бы работать полицейским!

Рорк перевел взгляд с экрана на ее лицо.

— Мало мне кошмарной перспективы с исполнением роли повитухи, ты хочешь свалить мне на голову еще и это?

— Извини, не хотела тебя обидеть. Как бы то ни было, это займет много времени. Может, он живет за полквартала от очерченного периметра. Черт, может, он живет на пять кварталов дальше, а работает все-таки внутри! А может, он только делает покупки и качает мышцы в этом районе, а живет в каком-нибудь гребаном Нью-Джерси!

— Но ты исходишь из процентной вероятности, а процентная вероятность подсказывает тебе, что это здесь.

— Мы быстрее добьемся результата, если ты поможешь мне провести проверку.

Рорк кивнул, не отрывая взгляда от экрана.

— У тебя или у меня?

Когда Ева дотащилась до постели во втором часу ночи, она уже знала, что взяла след. Оставалось лишь молить бога, что убийца выйдет на охоту не раньше, чем она отследит его.

— Двухмесячный интервал между Кейтс, Мерриуэзер и Мейплвуд. Если он будет придерживаться этого расписания, я возьму его раньше, чем он убьет еще кого-нибудь.

— По тормозам, лейтенант! — скомандовал Рорк. Он обнял Еву и уложил ее голову к себе на плечо, зная, что ей редко снятся кошмары, когда он рядом. — Пора шабашить и спать.

— Я подбираюсь к нему. Знаю, я уже близко, — пробормотала она и заснула.

Он ждал ее.

Она придет. Она всегда ходит этим путем. Наклонив голову, торопливыми, почти бесшумными шагами в кроссовках на гелевой подошве. Она надевала их после смены, когда снимала шлюховатые туфли на высоких каблуках, в которых обслуживала клиентов, пялившихся на нее поверх стаканов и кружек.

Что бы она ни носила, все равно останется шлюхой!

Она торопливо пройдет мимо, наклонив голову, и уличные фонари бросят отблеск на ее волосы. Они заблестят, почти как золотые. Почти.

Люди подумают: «Какая красивая женщина. Какая милая, тихая, красивая женщина, спешащая по своим делам». Они же не знают! Только он один знает, что там внутри, за этой красивой скорлупкой. Тьма и черная злоба.

Он чувствовал, как в нем поднимаются бешенство и предвкушение, страх и радость. Сейчас ты на меня поглядишь, сука! И мы посмотрим, как тебе это понравится. Посмотрим, посмотрим…

Думает, она такая красивая. Любит расхаживать голышом, ломаться перед зеркалом. Любит расхаживать перед мужчинами, позволяет им к себе прикасаться. Посмотрим, какая ты будешь красивая, когда я с тобой покончу!

Он сунул руку в карман, нащупал длинный отрезок ленты.

Красный — ее любимый цвет. Она всегда любила носить красное.

Он увидел ее такой, как раньше. Она орала, оглушительно орала, и она была голой, совершенно голой. Только красная ленточка на шее. Красная, как его кровь, когда она его избивала. Избивала, пока он не терял сознания. А придя в себя, оказывался в темноте. В черной комнате, запертой на замок.

И вот теперь пришел ее черед очнуться в темноте! В слепой тьме ада.

Вот она… вот она идет своей торопливой походкой, наклонив голову.

Громоподобные удары сердца отдавались у него в груди, пока она подходила ближе и сворачивала, как всегда, в решетчатые железные ворота уютного маленького парка.

На один миг, равный биению сердца, ее голова вскинулась — и страх, шок, растерянность отразились в ее глазах, когда он бросился на нее из тени. Она открыла рот, чтобы закричать, и он ударом кулака сломал ей челюсть. Глаза у нее закатились, только слепые белки таращились, пока он тащил ее в тень, подальше от фонарей.

Ему пришлось шлепнуть ее несколько раз по щекам, чтобы она очнулась. Она должна очнуться, прийти в себя, должна знать, что ее ждет.

Он говорил тихо — он же не дурак! — но он сказал все, что нужно, пока обрабатывал ее кулаками.

— Ну, как тебе это понравится, сука? Кто тут теперь главный, шлюха?

Он испытывал и стыд, и невыразимое наслаждение, вонзаясь в нее всем телом. Она не сопротивлялась, лежала, как тряпичная кукла. Какая жалость! Раньше она боролась, а иногда умоляла. Это было гораздо лучше. И все-таки, когда он накинул ленту ей на шею, когда дернул за концы и увидел, как выпучились у нее глаза, наслаждение стало таким острым, что он чуть было сам не умер.

Она забарабанила пятками по земле: мягкие гелевые подошвы выбивали тихую дробь, заглушаемую травой. Ее тело задергалось в конвульсиях, и он наконец-то обрел облегчение.

— Убирайся прямо в ад, — пробормотал он, срывая с нее одежду. — Тебе там самое место.

Он запихал ее одежду в сумку, которую принес с собой, и перебросил ремень наискось через свою массивную грудь. Потом он подхватил ее на руки, словно она ничего не весила. Он упивался своей силой и тем ощущением власти, которое она ему дарила.

Он отнес ее к заранее выбранной скамейке — такой красивой, стоящей в тени большого дерева, неподалеку от фонтана. Там он уложил ее и аккуратно свел ее руки ладонями вместе на груди.