А Дима… Да никуда он не денется! Подумаешь — не звонит, не пишет! Просто обиженная красна девица какая-то! Даже смешно!

Сабина открыла свой серебристый ноутбук и углубилась в поиски.

Но даже когда уже засыпала, поставив будильник на шесть утра, никак не могла отделаться от мыслей о муже — что теперь будет? Он не проводит? Не даст денег? А круиз? Что будет с круизом?..

Проснулся утром, словно от тычка. Бросил взгляд на часы — пять утра. Нужно отвезти Сабину на вокзал и посадить на поезд — пусть катится на свои гастроли.

Перед внутренним взором все еще стояли эти пачки таблеток и лживые глаза жены, но ее дикий от ужаса взгляд не трогал, а только злил еще больше, и снова в груди вспыхивал жар. Равнозначно злился и на себя, хотя объяснить за что не смог бы, но мозг при этом клевали слова друга: «…не создана для семьи…», «Ребенка делать будешь кому? Сабине? Зачем он ей? Кому счастье будет от этого? Ей? Ребенку? Тебе?», «Для тебя Сабина — неотъемлемый аксессуар! Повесил на шею медяк, а носишься, будто она целое сокровище…» На Кира тоже злился… потому что уже видел в его словах истину.

Но это ничего не значит. Нельзя просто так взять женщину замуж, а потом прозреть, что не та, и выбросить, как прочитанную газетку, потому что вдруг не оправдала его надежд, оказалась неинтересной и вообще не о том. Сам «купил», повелся на глянцевую обложку, молодость и секс. Что уж отрицать перед самим собой — пусть не все статьи в «газетке» оказались по душе, но после моего целибата эта молодая девушка была то, что нужно. Отдал свою жизнь во власть нижней головы… которая теперь неохотно и вяло поднималась при виде идеального принадлежащего мне тела жены.

Я сам настойчиво звал ее замуж, потому что был готов к семье, потому что нужно было кем-то заполнить пустоту в жизни, кем-то залатать прореху, все больше расползавшуюся и тлевшую по краям, как и надежда, что Катюша после нашей ночи захочет быть со мной. Я сам строил идеальные отношения, стремился быть идеальным мужем — потому что так легче, словно по отработанному маршруту, автономно и на автомате: пришел, снял вещи, сунул в стирку, помылся, поел — или приготовил и накормил жену, потрахался, проснулся, помылся, накормил жену, ушел на работу, реагируя на все спокойно и рассудительно, как подобает идеальному понимающему любящему мужу — негде совершить ошибку, нет возможности оступиться и наделать глупостей, все отшлифовано, как новая стена, ни единого пятнышка на девственной совести…

Только приезд Кати словно ударом наотмашь шар-бабы[33] снес этот ослепивший меня глянец и раскатал гусеницами демолятора[34] укрепленный натужным благочестием защитный панцирь… от себя самого.

Не в чем винить жену, это не она не оправдала мои ожидания, это я слишком многого от нее хочу. Мне ли и с моими ли амбициями, только вчера завершившему шлифовать и доводить до совершенства архитектурный проект, не понимать ее?

Только что делать теперь? У нее есть еще несколько лет, а у меня их нет. Ребенок должен иметь молодого отца, а что я смогу, допустим, в пятьдесят?..

Эти мысли обуревали, пока наспех глотал кофе, одевался и ехал домой…

…в котором меня ждал сюрприз — ворота не заперты, дверь дома нараспашку, жены нет, вещи в гардеробе и на кровати разбросаны, видно, что собиралась впопыхах и, очевидно, не сегодня.

О да! Я молодец! Я очень крут! Мужик! Напугал девчонку до полусмерти!

* * *

Дима позвонил ей, не было еще и шести утра:

— Сабина… ты где? — в его голосе не было ни ярости, ни претензии.

Девушка даже села на постели и мгновенно проснулась:

— Дима… я в гостинице на вокзале… А ты что, только домой вернулся? — вот уж у кого за претензией дело не стало.

— Да, у матери ночевал… — Ну так она и думала! — Я подъеду через полчаса, выходи с вещами. Надо поговорить.

Сабину аж передернуло от этой всенародно затертой фразы, но она согласилась, и ее муж завершил вызов. Наскоро приняв душ, переоделась в свежее, сдала номер и вышла из парадной двери гостиницы. Ноги едва не подкосились, стоило ей увидеть машину мужа, но, взяв себя в руки, девушка зашагала к ней решительно — то, что Дима разговаривал с ней спокойно, успокоило и ее. На самом деле, ну вышел из себя — ну так не прибил же! Хоть опасения и были, но болтались неясной тенью за уверенностью, что он чувствует себя виноватым. Осталось подыграть и попросить денег.

Дима вышел из машины навстречу жене, открыл багажник и молча взял из ее рук чемодан. Уложил его, забросил рядом ее ридикюль и поставил машину на сигнализацию:

— Пойдем, пройдемся… — предложил и, не дожидаясь ответа, взял ее за руку, как ребенка — почему-то именно так и воспринялся Сабиной этот жест: влюбленный юноша держит свою девушку немного иначе.

Дима вел ее на виадук над железнодорожными путями. Высокий и ажурный, укрытый от непогоды голубым полиэстером, он тянулся длинной кишкой через добрые пару десятков путей в частный сектор со старыми покосившимися домами. Мужчина отвел ее подальше от чужих ушей, туда, где лишь изредка проходили будущие пассажиры и спешили на работу люди, остановился над вагоном с углем и, наконец, отпустив руку Сабины, оперся на перила, уставившись куда-то вперед. Помолчал, пока она пристроилась, отзеркалив его позу и тоже устремив взгляд в никуда, и ровным голосом, тихо и весомо, заговорил:

— Извини за тот вечер. Я себя не буду оправдывать — виноват, что был не сдержан, но и лжи тебе не прощу…

Он повернулся и пристально посмотрел на нее. А Сабина стояла ни живая, ни мертвая — неприятно начинался разговор. Очень серьезно, откровенно, а спокойствие Димы лишь придавало каждому его слову силы и внушительности. Он просто будто гвозди в ее голову вбивал каждым, вколачивал ее вину в ее мозг. Она не поворачивалась к нему, лишь закусила изнутри губу от поднявшего голову страха и досады — не тот момент, чтобы просить денег. И подыгрывать… чему? Обвинению ее во лжи?! Ну уж, ну уж! Сабина внутренне заметалась, как лиса в силках, чувствовала, что петля на горле только что начала затягиваться, невольно схватилась за шею и даже кашлянула — в роль бы так вот мгновенно входить, как сейчас прочувствовала муки невидимого внутреннего зверька!