стоял и несколько секунд молча смотрел на Гона, после чего вышел за дверь. По классу прокатилась волна смятения. Смятение было беззвучным: все, опустив голову, уткнулись в учебники.

Гон осклабился и обратился к одноклассникам:

— Ну чё, козлы, кто из вас хочет чутка бабла поднять? Давай, выходи по одному. Пару раз отгребете, зато заработаете. Ах да, все будет по четкому тарифу. Обычный удар по ебалу — сто тысяч вон. Если кровь пойдет — довеском еще пятьсот тысяч забашляю. Ну а если кость ненароком сломаю — два лимона вам обломится. Ну чё, есть желающие?

Прерывистое дыхание Гона заполнило класс.

— Вы же, чтоб в кафешки свои ебучие сходить, над каждой монеткой трясетесь! Так чё сейчас на жопу присели и такие застенчивые стали, а? Мир жесток, и как такие трусливые твари, как вы, в нем жить собираются? Сборище тупорылых ебланов!

Последние слова он уже практически проорал во всю глотку, крик был слышен по всем коридорам. Гона трясло, рот перекосило в какой-то дикой ухмылке. По правде говоря, казалось, что он сейчас заплачет. Я сказал ему:

— Прекрати!

Глаза у него тут же вспыхнули.

— Прекратить? — Он медленно поднялся с места. — И чё потом? Может, извиниться еще? Тебе как, устно с поклонами или лучше в письменной форме? А хочешь, сразу на карачки встану и буду прощения просить! Давай, придурок, поучи меня, что и как мне нужно делать!

Ответить я ему не смог, потому что Гон тут же начал хватать и швырять все, что подворачивалось под руку. Девчонки начали визжать «Ой!», парни глухо вторили «Эй!», и это многоголосие чем-то напоминало смешанный хор, в котором певцы разделены по высоким и низким регистрам. Буквально за несколько секунд Гон непонятным образом ухитрился устроить в помещении настоящий разгром: столы и стулья были перевернуты вверх ногами, висевшее на стене расписание сорвано, картины, плакаты и таблички перекошены. Создавалось ощущение, будто Гон схватил класс за края и все перетряхнул в нем вверх тормашками. Дети, как при землетрясении, жались по стенам, боясь пошевелиться. И тут я услышал негромкое «Ах ты дрянь!». Эти слова были сказаны тихо, почти шепотом, но врезались в уши сильнее крика. Гон повернулся к говорящему. Это была Дора.

— Убирайся отсюда. Катись к таким же отбросам, как и ты, тебе там самое место.

У нее на лице… Хм, я даже не знаю, как описать это выражение. Оно не было цельным, глаза, нос, рот — все словно существовало само по себе. Брови задраны, ноздри расширены, а губы как-то странно искривлены: будто улыбались одним краешком, но при это почему-то подрагивали.

В этот момент в дверь влетела классная, вслед за ней — остальные учителя. Но еще до того, как они успели что-то сказать или сделать, Гон выскочил через заднюю дверь в конце класса. Никто не стал его окликать или ловить. Даже я.

62

Тем же вечером Гон как ни в чем не бывало зашел ко мне в лавку. Он беспечно постучал по пустым стеллажам и разразился тирадой:

— А ты у нас, оказывается, талант! Сам робот роботом, а как любовь крутить — так четко разбирается. Подружка у него появилась, заступается за него. Так меня послала — я аж охуел. Сука, ну почему везет тем, кто этого даже оценить не сможет, ты ж все равно ничего не чувствуешь.

Я растерялся, не знал, что ему ответить. Гон снисходительно помахал рукой, давая понять, мол, «ерунда, не напрягайся, это ж между нами».

— Тут это… Спросить тебя хотел. — Гон посмотрел мне прямо в лицо. — Ты тоже считаешь, что это я деньги подрезал? — Он наконец перешел к главному.

— Ну меня ж с вами не было.

— Ты давай не увиливай. Думаешь, это я?

— Имеешь в виду, мог ли ты это сделать?

— Пусть будет так.

— Ну любой, кто там был, мог это сделать.

— И я, конечно же, самая подходящая для этого кандидатура, — с улыбкой покивал Гон.

— По правде говоря, — я медленно подбирал слова, — нет ничего странного, что все подумали на тебя. Поводов для этого ты давал достаточно. Сложно представить, чтобы это сделал кто-то еще. Им, наверное, просто никого другого в голову не пришло.

— Ага, похоже на то. Вот потому я особо и не возражал. Сказал раз, что это не я, да только все без толку, чё напрасно порожняки гонять? Клоун этот, что отцом моим зовется, так он меня вообще ни о чем не спросил, сразу побежал мошной трясти и деньги возмещать. А там солидно было, где-то с полмиллиона. Гордость прямо берет, что у меня такой папка!

Я ничего на это не сказал. Гон тоже довольно долго молчал. Потом коротко обронил:

— Вот только я этого не делал. — Он закончил фразу, чуть повысив тон, а затем снова замолчал.

— Знаешь, я решил дальше не разочаровывать людей. Буду делать то, что они от меня ждут. Уж в этом-то я большой специалист.

— Ты о чем?

— Я тебе уже говорил: мне больше по нраву крутость, сила. Я много думал, как мне таким стать. Обычно это делают либо через учебу, либо через физические тренировки. Но ни то, ни другое мне не подходит — я для этого слишком старый.

— Ты — старый?! — Услышав это слово, я еще раз внимательно взглянул на Гона. И в тот момент мне показалось, что он, возможно, прав.

— Да, уже состарился. Настолько, что обратной дороги нет.

— И что дальше?

— А дальше вот что: я найду источник силы. Такой, которая подходит конкретно мне. И той жизни, которой я жил до этого. Я хочу быть победителем. И если уж у меня не получается защищаться от боли, я буду причинять ее сам.

— Это как?

— Не знаю. Но не думаю, что это будет очень трудно. Ведь я знаком с этим миром. И он мне ближе.

На его лице появилась холодная усмешка. Я захотел отговорить его, но Гон уже направился к выходу. Уже в дверях он резко обернулся и напоследок сказал:

— Возможно, мы больше с тобой не увидимся. Вот, держи. Это тебе вместо прощального поцелуя.

Подмигнув, он начал медленно приподнимать средний палец. На его лице была мягкая добрая улыбка. Больше такой улыбки я у него не видел никогда. А потом он ушел.

И с этого момента все стремительно понеслось к трагической развязке.

Часть 4

63

А тем временем выяснилось, кто действительно украл общественные деньги. Это был тот самый паренек,