глаза Роберту. Мальчику показалось, что прошла вечность, прежде чем он отвел свой взгляд и недоуменно покачал головой.

— Но как это возможно? — спросил он. — Я не ощущаю запаха его крови. Я не могу читать его мысли. С момента превращения я ни разу не встречался с подобным.

Он наклонился над Робертом и сжал щеки мальчика пальцами одной руки. Какое-то мгновение на его губах играла холодная улыбка.

— А он очень милый, — пробормотал мужчина, — этот наш таинственный мальчик.

— Вы правы, — сразу же откликнулась леди, — иначе я не захотела бы оставить его себе.

Мужчина выдержал ее взгляд, а затем молча пожал плечами, когда она протянула руки, чтобы снова овладеть своей добычей. Внезапно у нее вырвался тяжелый вздох. Она прикрыла рот ладонью и отвернулась, но потом крепко обняла Роберта.

— Посмотрите, — прошептала она, — что с ним сделали!

Леди прижала его голову к груди, и по тому, как она поднималась и опускалась, мальчик понял, что его благодетельница едва сдерживает слезы. В его голове вяло возникла недоуменная мысль: почему? Он был уверен, что прочитал в ее глазах, кто она на самом деле: демон, подобный Фаусту, вампир. Он отчаянно пытался заставить себя соображать, но в его голове носились облака лихорадочного жара; они наплывали подобно клочьям теплого тумана, мешавшего понимать происходящее. Кто-то прикоснулся к его бедрам, чтобы осмотреть раны. Роберт крепко сдвинул ноги. Он прильнул к своей защитнице и зарылся лицом в кружева на ее груди.

— Кто это с тобой сделал?

Вопрос прозвучал так робко, что Роберт почти не разобрал слов. Он попытался приподнять голову, чтобы лучше расслышать, но голова была словно налита свинцом, и ему не хватило сил удержать ее. Он снова зарылся лицом в кружево, которым было отделано платье леди. На платье его матери тоже была такая кружевная вставка: свадебный подарок молодого ополченца Фокса. Роберт улыбнулся. Кружева матери всегда нравились, вопреки ее уверениям, что, не будь это подарком, она ни за что на свете не надела бы на себя подобную вещь. Роберта всегда удивляла ее неуверенность в себе. Ведь она очень миловидна. Да, подумал он, миловидная женщина, такая же миловидная, как и добрая, да еще и сильная в своей вере… такова его мать. Он снова улыбнулся.

— Кто это с тобой сделал?

Снова голос. Несомненно, голос отца. Он пришел, чтобы спасти его? Конечно. Кто же еще мог оказаться здесь в такое время, чтобы утешить его и позаботиться о его ранах?

— Очень глубоко, отец, — пробормотал Роберт. — Очень глубоко внутри.

— И все же — кто? Как я узнаю, если ты мне не скажешь?

— Это был дьявол, отец.

Послышался вздох. Наступило такое долгое молчание, что Роберт испугался, не ушел ли отец. Потом он почувствовал прикосновение руки к своему плечу.

— А как появился дьявол?

— Это сделал Фауст.

— Фауст?

— Фауст вызвал главного Духа Зла.

Наступила пауза, затем раздался внезапный смешок, резкий и короткий.

— И где же теперь этот… Фауст?

— Фауст умер.

— Нет. Этого не могло быть.

— Я видел его смерть, отец.

— Но он вампир, и знатно преуспевший в этом деле. Ты не понимаешь. Такое существо, как Фауст, невозможно убить. Никогда!

— И все же он стал прахом. Я видел это, отец.

Роберт поднял голову; ему показалось, что он тоже давно стал пеплом, что ветер поднял его, кружит и кружит в вихре, чтобы рассыпать над камнями.

— Я видел это, видел, видел…

В глазах у него потемнело. Он снова прижался щекой к мягким кружевам. Они стали нежно баюкать его. Он повернулся, чтобы утереть о них слезы, спрятать лицо на груди матери.

На какое-то мгновение Роберт вспомнил, что эта грудь не могла быть материнской. Но потом он почувствовал, что его поднимают, и окружавшая его темнота стала беспросветно черной.

Когда он снова очнулся, возникшие в памяти картины показались ему похожими на далекие плавучие льдины, слабо поблескивающие сквозь туман, нависший над арктическим морем. И он, Роберт, словно осторожный мореплаватель, испугался их приближения, зная, насколько эти льдины коварны и безжалостны. Он неистово задрожал, стал дергаться и вертеться, стараясь не думать, пытаясь убежать от них обратно в сон. Но его сильно тряхнуло, и он открыл глаза. Оглядевшись, мальчик понял, что находится в карете. Напротив него в тени сидел мужчина. Роберт не смог разглядеть черты его лица, но глаза незнакомца вспыхнули подобно паре горящих искр. Мальчик нахмурил брови. Он все еще надеялся, что перед ним отец.

— Кто вы? — спросил он.

Мужчина наклонился вперед. Над одним его глазом был неровный шрам, который показался Роберту неуловимо знакомым, уже виденным прежде.

— Вы можете называть меня… — мужчина сделал паузу, — Лайтборном.

Роберт вздохнул. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, отец вернулся.

— Я так боялся, что вы пропали, — пробормотал Роберт.

Отец ответил улыбкой. Его улыбка выглядела оскалом голого черепа, а лицо было смертельно бледным.

— А я и пропал, — прошептал он, — пропал навеки, сын мой.

Роберт истошно завопил. Он попытался высвободиться, но сразу же понял, что крепко прижат, как и прежде, к выпуклой и упругой пене кружев. Мальчик ощущал объятия обнаженных рук, слышал убаюкивающий шепот над самым ухом.

— Мама? — спросил он.

Ему почти удалось поднять взгляд, но внезапно откуда-то послышалось карканье, и он ощутил жар, такой сильный жар, будто на него надели отравленную огненным ядом рубашку… и он вспомнил: его мать сожжена. Он молча залился горючими слезами. Казалось, слезы шипели на его щеках и жгли кожу. Чья-то рука вытирала их. Роберту страстно захотелось поцеловать эту руку, взять ее в свою, но он даже не повернул голову. Потому что если эта рука его матери, то она должна быть обугленной до кости, а не такой красивой и белоснежной, какой она всегда была прежде. Роберт застонал. Потом стон повторился еще громче, и он стал звать мать.

Сквозь лихорадочный жар он услыхал не очень отчетливо прозвучавший смех Лайтборна.

— Вы слышали, как он вас назвал? Ну, не соблазнительно ли? Возможно, настало время обзавестись сыном, Миледи.

— Миледи, — беззвучно повторил Роберт.

Это слово сорвалось с губ Лайтборна, будто капля воды на угасающее пламя. Но кто такая эта Миледи? Роберт изо всех сил старался заставить себя думать. Но в его голове звучало лишь имя, рябью расходясь до самых дальних уголков сознания, словно круги на воде. Он пробовал догнать удаляющийся круг, который уносил с собой все остальные мысли, но вскоре прекратил преследование, потому что, как только прозвучало это имя, успокоились и круги на поверхности его сознания. Роберт уснул, убаюканный