– Твой уход из «Первого шага» – вопрос решенный, – скороговоркой проговорила Даня, откидывая волосы с лица. – Я уже побеседовала на эту тему с Павлом, и он со мной согласился. Он же и заменит тебя в коллективе.

– А тебе не кажется, что Паша немного староват? – попробовал пошутить я.

– Ну конечно, ему ведь целых двадцать два года! – усмехнулась Даня, но тут же посерьезнела и сочувственно взглянула мне в глаза. – Ник, я не безмозглая и вижу, кто для тебя сейчас важнее всего. Мне, конечно, неприятно, что я отошла на второй план, но я переживу, особенно если мы с тобой не будем встречаться каждый день. Ты, главное, не думай, будто уходишь из «Первого шага», потому что я ревную тебя к этой девочке.

– К какой еще девочке?.. – начал было я.

Но Даниэла меня перебила:

– А то ты не знаешь! – и мягко, совсем по-взрослому улыбнулась, а я почувствовал, что краснею.

– Я на тебя не в обиде, – добавила она. – Беги хоть сейчас к своей Маше!

Я недоверчиво заглянул в ее узкое смуглое лицо – прямо в глаза, огромные и очень яркие, и она широко, белозубо и немного застенчиво улыбнулась, поглядывая на меня сверху вниз, а потом тихонько, вполголоса рассмеялась, и я облегченно расхохотался в ответ. Теперь, когда все слова были произнесены, ситуация казалась до смешного простой.

– Я надеюсь, на телешоу ты все-таки будешь болеть за «Первый шаг», – сказала Даня, по-прежнему посмеиваясь.

– И не пропущу ни одной программы! – с улыбкой заверил я, а потом нагнулся к ней поближе и весело спросил: – Как давно тебе нравится Паша?

– Всю жизнь! – шутливо откликнулась Даня. – Но с некоторых пор его полностью затмил Тимофей!

– Кто? Наш Тим?! – Я просто оторопел.

– Да, – густо покраснела она. – А что тебя, собственно, удивляет?

Но я только покачал головой и вновь широко улыбнулся.

– Бедный Тим!

– Не зарывайся! – строго предупредила Даня, и ее глаза опасно блеснули, но где-то в черной глубине зрачков солнечными отсветами плясали смешинки.

Так я и распрощался с «Первым шагом», а через неделю вся наша команда шумно и с прибаутками отбыла в столицу на съемки пресловутого телешоу.

Заранее выведав у Шурика, что Маша собирается провожать его на вокзале, я «неожиданно» появился на платформе в день их отъезда и увязался за Даниэлой под предлогом помочь ей и Тиму разобраться с ее многочисленным багажом. Пока мы перетаскивали Данины сумки в вагон, Маша обнималась с Шуриком и Настей. А потом поезд тронулся и медленно покатил, постепенно набирая ход, а Маша торопливо пошла вдоль вагонов мимо меня, весело улыбаясь и отчаянно размахивая руками.

Я подождал, пока поезд скроется из поля зрения, догнал ее и молча положил ладони ей на плечи. Она вздрогнула от неожиданности, но не повернулась, и тогда я сам развернул ее к себе лицом. Она привычно покраснела и умоляюще взглянула на меня печальными голубыми глазами.

– Почему ты не поехал вместе с ними?

– Потому что я хочу танцевать только с тобой, – серьезно ответил я.

– Что?! – Она явно опешила.

– Я сказал, что хочу танцевать только с тобой, – твердо повторил я.

Она глядела на меня, не в силах поверить моим словам, а ее глаза стремительно наполнялись крупными блестящими слезами. Потом она моргнула, и эти слезы горошинами быстро-быстро покатились по ее щекам. Она сделала движение, чтобы закрыть лицо руками, но я схватил ее за запястья и не дал ей спрятаться от меня в очередной раз. Тогда она крепко зажмурилась и заревела безудержно, как маленький ребенок.

– Машка, я тебя люблю! – внутренне замирая, громко произнес я и сам испугался собственных слов.

– Не надо! – плачущим голосом воскликнула она. – Это уж слишком! Мне достаточно и того, что ты хочешь со мной танцевать! – И, продолжая реветь, она беспомощно уткнулась мне в плечо.

А через несколько месяцев мы с ней подготовили наш первый совместный танцевальный номер и торжественно исполнили его перед видеокамерой – на этот раз оператором выступил незнакомый мне хлыщ, о котором Машка говорила, будто он подрабатывает съемками на свадьбах. После некоторых колебаний мы выложили видео в Интернет и договорились между собой, что немедленно удалим его по первой же просьбе любого пользователя.

Впрочем, мы сделали все возможное, чтобы понравиться невидимым зрителям, и даже привлекли к постановке номера моих родителей – отличных хореографов и истинных знатоков бальных танцев. Маше потребовалась дополнительная подготовка, и моя мама на протяжении долгих семи недель ежедневно муштровала ее в танцзале. Часто Машка приходила с занятий с заплаканными глазами: мама жестко критиковала ее «квадратные руки», «неправильный корпус» и «мягкие, но бестолковые коленки». На наших совместных репетициях Маша вообще не могла нормально двигаться от смущения и стыда, потому что мама, изо всех сил крепившаяся в моем присутствии, все же частенько срывалась и начинала ее распекать прямо у меня на глазах. Любые мои попытки оправдать Машину неловкость разносились в пух и прах, и вскоре я убедился, что гораздо больше толку выйдет, если я просто буду хранить безразличное молчание.

Машины мучения не пропали даром: она, хоть и косвенно, но все-таки однажды удостоилась маминой похвалы. В разговоре с отцом мама как-то вскользь заметила, что такой трудолюбивой девочки, как Маша, она еще не видела и вряд ли когда-либо увидит.

Номер мы с Машкой придумали сами, но он буквально преобразился и заиграл новыми красками после того, как вмешался мой папа и добавил в него некоторые яркие штрихи. В итоге у нас получилось практически немое кино. Поначалу Маша, одетая в пышные разноцветные тряпки, жонглировала апельсинами, а я изображал случайного прохожего и, легко и непринужденно отбивая чечетку, элегантно ловил ее апельсины на кончик длинного старомодного зонта. А потом якобы начинался дождь, Маша бросала апельсины, зонт в моих руках гостеприимно раскрывался, и мы вдвоем, обнявшись, умиротворенно вальсировали под его надежным укрытием. Вскоре условный дождь прекращался, я ловко закрывал купол зонта, церемонно пожимал своей очаровательной партнерше руку и пытался улизнуть, но она дерзко хватала меня за грудки и, сердито насупившись, энергично вовлекала в яростное танго, при исполнении которого она выступала в роли грозной и настырной рыжей фурии, а я всем своим видом демонстрировал нелепую растерянность и нарочитый испуг.

Под конец танца она смягчалась и с жалобным видом тянулась ярко размалеванными губами к моей щеке, но в этот момент под ногами у нее оказывался один из всеми забытых апельсинов, и она потешно об него спотыкалась и с размаху падала на пол, а я, счастливо освободившись из ее пылких объятий, поспешно уматывал. Потом шли титры, во время которых Маша в одиночестве танцевала рил, не прекращая комично реветь. Звуковой ряд мы также подобрали самостоятельно, и в целом наш номер смотрелся на редкость интересно.