— Мне ждать, как минимум, до апреля, а тебе — не более минуты, — усмехнулся Илья, махнув рукой по направлению к театру, откуда к ним направлялся Вадим Терещенко. — Думаю, тебя согреет любовь.

— Не уверена, — недовольно буркнула Алена. — Но сцена ревности мне обеспечена.

Полутьма, в которой проходила репетиция, действовала на Алену успокаивающе. Она только что пережила довольно бурное выяснение отношений с Вадимом, и поэтому душа требовала передышки. В этом случае задний ряд зрительного зала — лучшее место.

— Просто не знаю, как с ним себя вести, — шепотом пожаловалась она Насте. — Что бы я ни сказала, все его не устраивает. И… кажется, он серьезно думает, будто я увлечена Ганиным.

— А ты посмотри на Илью, — та лениво указала пальцем на сцену, где Ганин страстно произносил монолог:

О небо! О земля! Кого в придачу?

Быть может, ад? Стой, сердце! Сердце, стой!

Не подгибайтесь подо мною, ноги!

— А теперь вспомни своего неказистого следователя, — жестоко продолжала она. — По-моему, ему есть, о чем беспокоиться.

— Почему это неказистого? — оскорбилась за Вадима Алена. — Он весьма недурен собой!

— И еще занудлив в придачу, — ухмыльнулась Настена.

— Ничего такого за ним не замечала! — окончательно надулась Алена.

— Конечно! Сама же говоришь, что он к тебе придирается.

— Это точно, — вздох был исторгнут из самого сердца. — Я вся измучилась. Пытаюсь быть с ним ласковой, он обижается: считает, что издеваюсь. Перечу — опять не так. В общем, не находим мы пока общий язык.

— И не найдете, — констатировала подруга. — Вы слишком разные. Он — сплошные правила и законы, ты — полная анархия.

— И на кой черт ты решила накапать ему, что мы с Ильей пошли обедать?

— Если бы я начала врать и выкручиваться, он бы заподозрил что-нибудь худшее, — уверенно ответила Настя. — Я такой тип знаю. Чего ты хочешь, я пять лет общаюсь с Коржиком.

— Намекаешь, что он такой же?

— Алена, нам с тобой жутко не повезло с мужиками.

На сцене Ганин закончил монолог. Далее следовал выход Горацио, которого исполнял Людомиров, и Марцела. Главный уставился на правую кулису.

— Ну?! — взревел он после минутного ожидания. — Что вы там, спите?

— Принц! — дуэтом взвыли те. — Принц! Черт тебя подери! Тьфу!

— Какого дьявола, Людомиров! — Алена знала, что у главного лысина мгновенно становится пунцовой от злости. — Этого нет в тексте!

Из-за кулисы выглянул бледный Людомиров:

— Сам знаю, что нет. Но этот гуру шляется, перепугал нас до усрачки!

— Отец Гиви! Что вы там делаете?! — сдерживаясь, видимо, из последних сил, прорычал главный.

— Мертвец, мертвец в театре, — донеслось, словно из преисподней.

— Мне нужно в туалет, — жалобно скривился Людомиров.

— Отец Гиви, что вы там бормочете? — поинтересовался режиссер, сжав кулаки.

— Призрак страшный, лежит, не шевелится… — на сцене величественно появился гуру.

— Может, он имеет в виду отца Гамлета? — вполне серьезно предположил Людомиров, которому совсем не хотелось шутить.

— Ну что вы тут шатаетесь, страху на всех нагоняете! — Главный вскочил из-за стола, как пушинка, взлетел на сцену, схватил отца Гиви за рукав белой куртки и поволок к проходу.

— Ой! — вскрикнула Алена. — Я, кажется, вспомнила что-то ужасное!

— Еще одна! — проворчал главный, выводя из зала гуру. — Все вон отсюда! Дайте нам репетировать, в конце концов! Милиция давит, спонсоры давят, актеры, как дети, любого шороха пугаются, и еще эти ненормальные! Вон, сказал! Настя! Какого дьявола ты не выполняешь свои обязанности?! Почему на репетиции посторонние?

— Это не посторонние, — вступился Ганин, — Алена из «Оберега», пишет статью о нашем «Гамлете».

— Нам только журналистов не хватает! — главный выволок несопротивляющегося гуру за дверь.

— Мне все равно нужно срочно найти Терещенко, — Алена быстро поднялась и выскочила следом.

* * *

— Мне кажется, я что-то видела! — передразнил ее Вадим.

Она тащила его за руку по длинному служебному коридору в обход зрительного зала.

— Ну вспомни, кажется, именно тут мы встретили пьяных осветителей, да? — умоляюще спросила она.

— Все равно мы не могли забрести под сцену. Что мы там делали, по-твоему?

— Я очень хорошо помню, что когда открыла глаза, то увидела качающиеся надо мной железные балки.

— Железные балки не качаются.

— Да?! А вот так?

Она обвила его шею руками и, повиснув на нем, приказала:

— Давай тащи.

Он послушно повиновался, впрочем, бормоча под нос про некоторую несуразность женских капризов.

— Вот смотри, — она задрала голову вверх, — теперь потолок качается, потому что ты качаешься вместе со мной.

— Еще бы, — прокряхтел он, — долго еще тащить?

— Что это вы тут делаете?! — ошалело спросил Ганин, выглянув из боковой двери зрительного зала. Оттуда неслась бравая музыка, которую перекрывал бас главного: «Влево, мать твою, Людомиров! Левее бери!»

Алена соскочила с Вадима на пол и пояснила:

— Ставим следственный эксперимент.

— А… — протянул Илья и снова скрылся за дверью.

— Он что, следит за нами? — удивился Вадим, переведя дыхание.

Алена пожала плечами.

— Говорю тебе, что-то с твоим Ильюшей нечисто! Он волнуется! — похоже, Вадим решил развить эту мысль.

— А ты бы не волновался, если бы из всего коллектива тебя одного подозревали в убийстве?

— Опять?! — взревел Терещенко. — Опять ты проговорилась?!

— А кто делал из этого секрет? Об этом все в театре только и говорят. Я ему ничего нового не сообщила! — горячо опротестовала она упрек.

— Покажи мне хотя бы одного человека, кто еще болтал бы про убийства! Все здесь сгорают от страха! Даже Людомиров — и тот прикусил язык. Только ты шатаешься тут и всем мешаешь.

— Знаешь что! — вспылила Алена, стиснув кулаки, чтобы не разрыдаться от обиды. — Я сейчас вообще уйду, и ты сам ищи пропавший труп.

— Да нет здесь никакого трупа! — нагло усмехнулся следователь. — Это утаскивали пьяного в дым осветителя. Под сцену каждый день приходят рабочие. Ты хочешь сказать, что за всю неделю ни один из них не заметил бы валяющееся в проходе тело?!

— Я же говорю тебе, что краем глаза видела ноги человека, которого утаскивали с прохода.