Они пытались сделать невозможное!

— Назад! Походным шагом! — командует маршал.

— Вы слышите, солдаты? — кричит в свою очередь генерал Рикар. — Маршал сказал «походным шагом»!

И эти люди отступают походным шагом, тем же шагом пересекают овраг и оказываются в том же месте, с которого начали, — только в начале атаки их было пять тысяч, а возвратилось не более двух.

Но зато иллирийцы спускаются со склона горы в большем количестве, чем вначале: они встретили русскую колонну в пять тысяч человек, сопровождавших триста пленных французов, немцев и поляков, атаковали ее с яростью отчаяния, и после непродолжительного боя она отступила, пленные были освобождены, а братья Поль и Луи Ришары обнялись.

Вот тогда-то иллирийцы и увидели Нея, отступающего с двумя тысячами человек и перестраивающегося под артиллерийским огнем Кутузова. Поскольку движение к центру было неудачным, капитан Поль Ришар отдал приказ соединиться с корпусом маршала.

Что же они сделают? Построятся в каре и умрут?

Но подходят пленные, а они знают Кутузова: он дал пройти Наполеону и Евгению, он даст пройти и Нею, надо только двигаться в обход. Кутузов не будет их преследовать, он полагается на зиму своей страны: зима, по его мнению, враг более быстрый и более надежный, чем пушечное ядро. «Зима, — говорит он, — мой главнокомандующий, я же только ее помощник».

В это время снова пошел снег, как будто желая помочь отступлению.

Ней, подумав немного, отдает приказ отступать к Смоленску.

Все онемели, озадаченные. Итак, они возвращаются на север, снова в стужу, в обратную сторону от Наполеона.

— К Смоленску, и походным шагом! — повторяет Ней.

Понимая, что за этим решением кроется, возможно, спасение колонны, все становятся в строй и продвигаются под обстрелом пятидесяти пушек, но без других препятствий со стороны противника.

В самом деле, предсказание пленных сбылось: Кутузов, этот скандинавский Фабий, остался на своих холмах. Если бы хоть один русский корпус спустился в долину и атаковал эти две тысячи человек, все было бы кончено. Но никто из них не осмелился двинуться с места без приказа главнокомандующего.

Однако артиллерия грохотала; картечь падала на этот несчастный осколок армии дождем таким же плотным, как и снег, вынуждавший артиллеристов стрелять наугад. Убитые падали и оставались на земле одеревенелыми трупами; раненые падали, подымались, шли вперед и снова падали, пытались приподняться и опять падали; затем мало-помалу снег совершал для них то же, что и для мертвых: он покрывал всех огромным саваном, сотканным русской зимой, чтобы похоронить гордость Франции.

Местами вся дорога была усеяна небольшими холмиками; вначале красные от крови, они постепенно белели, — это были трупы солдат французской армии.

Посреди этого движения, ослепленные картечью и снегом, французы натолкнулись на черную плотную массу — новую русскую колонну.

— Стойте! Кто вы? — крикнул генерал, командовавший этой колонной.

— Огонь! — отдал приказ маршал.

— Тихо! — остановил его польский пленный, которого только что освободили.

Затем он выступил вперед:

— Вы что, не узнаете нас? — сказал он по-русски. — Мы из корпуса Уварова и обходим французов, застрявших в овраге.

Русский генерал удовольствовался этим ответом и пропустил (так непроницаемы были темнота и завеса снега, так велика была сумятица, произведенная картечью) французскую колонну, которая остановилась, лишь пройдя два льё до места боя принца Евгения.

Она была вне досягаемости русских пушек и вне поля зрения фельдмаршала.

В числе раненых, оставшихся позади войск, был капитан Поль Ришар: ему картечью пробило бедро, от нее же погибла его лошадь. Он упал на землю посреди всей суматохи, сопровождавшей бой, и Луи не увидел этого; но, поскольку оба они непрестанно искали взглядом друг друга, он тотчас заметил, что Поля больше не видно. Он справился у солдат о нем. Какой-то немец видел, как Поль упал с лошади.

Луи был пешим; он вернулся назад и стал изо всех сил звать Поля.

Ему ответил голос.

И посреди массы падавшего снега он пошел на этот голос. Тем временем начал образовываться холмик, покрывавший всадника вместе с лошадью. Поль упал, и нога его была придавлена животным; не имея возможности выбраться из-за ранения ноги, он безучастно ждал смерти, когда до него донесся голос брата. Сверхчеловеческим усилием Луи приподнял лошадь, которая уже была трупом, и высвободил ногу брата; потом подтащил его к себе, поднял на руки как ребенка и попытался унести.

Но Поль объяснил, что таким образом им невозможно следовать за колонной; тогда Луи прислонил брата к трупу его лошади и бросился к своим спутникам.

Поль уже вытащил пистолеты из седельных кобур и приготовился стрелять в первых двух казаков, если они приблизятся к нему.

Луи догнал колонну, которую расстреливала русская артиллерия, и, пеший, смешался с рядами всадников (их оставалось около ста пятидесяти). Первый же убитый уронил поводья прямо в руки Луи, только этого и ждавшего; он высвободил ноги мертвого, вскочил в пустое седло и, повернув лошадь головой к русской армии, поскакал обратно.

Время от времени он останавливался и громко кричал; чтобы не сбиться с направления, он принял за ориентир огромную ель, но хлопья снега образовывали перед его глазами такую плотную завесу, что невозможно было что-нибудь различить в десяти шагах. Он продолжал звать. Ему ответили, и Луи направился в сторону, откуда послышался голос.

Артиллерия била по-прежнему. Однако муки и холод были так велики, что никто больше не обращал внимания на пули и картечь. Счастлив оказывался тот, кого убили сразу! Что было страшным, так это снег, холод и пожиравшие полумертвых раненых волки.

Так, перекрикиваясь, братья нашли друг друга.

Луи опять поднял Поля на руки и посадил на лошадь. То ли сделав над собой огромное усилие, то ли не чувствуя свою раненую ногу, капитан не проронил ни одного стона. Луи ухватил лошадь за поводья, Поль уцепился за седло, и они отправились вслед за французской колонной.

Около полульё — словно в той сказке, в которой бедным детям указывали дорогу разбросанные камешки, — путь прошедшей колонны указывали трупы, а вернее сказать, холмики и кровавые следы.

Когда они одолели пол-льё, оставалась только кровь раненых, которые смогли продолжить свой путь; затем, покрытая снегом, в свою очередь исчезла и кровь.

Братья были вне досягаемости русских снарядов; дальше нужно было идти наугад.

Через два часа лошадь, не получавшая корма от самого Смоленска, начала спотыкаться на каждом шагу и наконец упала. Два или три раза Луи удавалось поднимать ее.

Тогда Поль стал умолять Луи оставить его: тот, здоровый и тепло одетый, мог, взяв с собой медвежью шкуру, которой был накрыт его брат, догнать колонну и спастись (конечно, если ей это удастся); но Луи только пожал плечами.