Единорог вытянул шею, осторожно пошевелил головой, разминая внезапно занемевшие мускулы.

– Это… это было необычно, – выдохнул он.

– Он такой твёрдый… и нежный… – простонала лиса. – Можно ещё… я хотела бы… – сердце и лёгкие слиплись в один сумасшедший комок, дышать было трудно и сладко, ей казалось, что её уносит прозрачная волна, бьющая вверх, и сейчас её подкинет к потолку.

– Фффухх, – мягко выдохнул цилинь. – Ты можешь попробовать ещё раз, – разрешил он.

Лиса открыла рот, подавляя желание насадиться на рог нёбом, чтобы он пронзил её гортань и вошёл в мозг.

– Только язык, – предупредил цилинь. – Или, может быть, не будем ждать? Ведь ты хочешь меня?

– Я хочу, я умираю, – лиса попыталась вытолкнуть эти слова изо рта, но воздух вяз между зубов, так что вместо последнего слова она смогла выдавить только тихое поскуливание.

– Что ж, пусть это будет сейчас, – единорог наклонился ещё, его сокровище пылало. – Встань на колени и повернись, я хочу войти в тебя.

В голосе господина Нефритовое Сокровище прорезалась мягкая, уверенная властность, и эта властность сводила Алису с ума.

И тут она вспомнила всё то, о чём она старалась не думать и о чём не могла забыть. Радужный дворец, вознёсшийся в её воображении, рухнул, и осколки были такими острыми, что несчастная лиса не смогла удержать рыдания.

Цилинь отодвинулся.

– Я что-то сделал не так? – с мягким недоумением спросил он.

– Вы всё сделали правильно, господин, – прорыдала лиса. – Я… – она задержала воздух в лёгких и не выдыхала, пока перед глазами не стали мельтешить чёрные точки. – Вы оказали мне огромную честь, – наконец справилась она с голосом. – К сожалению, я её недостойна. Я не такая, как вы думаете… я не девственница, я нарушала правила… спала с заготовками… – солгала она, отчаянно надеясь, что мужчина поверит.

Господин Нефритовое Сокровище выпрямился. Рог чуть изогнулся от напряжения.

– Нет, госпожа Алиса, – сказал он. – Лгать вы не умеете. Вы не стали бы спать с сырьём для биореактора или подвергать опасности жизнь разумных. Просто вы слишком горды, чтобы отдаться тому, кого предавали.

Лисе внезапно стало очень легко и как-то тихо. Даже вечно зудящая, гудящая матка заткнулась, как будто её ударили изнутри.

– Почти ничего и не было, – усмехнулась она. – Я не принесла Директории много вреда. Просто не успела. Брала из автоклавов образцы тканей и векторный материал. Списывала технику. Передавала документацию. Кажется, всё.

– То есть вы не отрицаете? – цилинь не договорил.

– Чего уж теперь-то, – с горечью сказала лиса.

– Скажите мне только одно. Зачем? Из-за денег? – рог угрожающе сверкнул.

– Из-за денег, – Алиса посмотрела в глаза Нефритовому Сокровищу, и он увидел, что та плачет. – На дорогу, на снаряжение, на проводника по Зоне и за наводку на Болотного Доктора. А также на жизнь после визита. Вряд ли мне пришлось бы вернуться в Директорию, а в Стране Дураков нужны соверены.

– Насколько я слышал, Доктор лечит в основном мутантов Зоны, – осторожно сказал цилинь.

– Знаю. Он или помог бы, или я умерла бы. Всё просто, когда нет выбора.

– Всё просто, когда нет выбора, – прошептал цилинь. – Хорошо сказано. Так причина только эта? Не месть? За заражение?

– Нет. Я же сказала – у меня большой процент брака. Я не жалею свои изделия, и меня не надо жалеть. А теперь я хотела бы получить официальное обвинение в измене и шпионаже. И быть переданной барсукам для проведения следственных действий. Их работа придаст моим словам больше достоверности.

Цилинь помолчал. Потом, изогнув шею, почесал рогом бок.

– Я до последнего надеялся, что вы всё-таки невиновны… или не признаетесь, – сказал он глухо. – Я был честен и не играл с вами, когда предложил рог.

– Знаю, – Алиса отметила про себя, что удерживать слёзы легко, если горе по-настоящему большое. – Я чувствовала. Мы могли бы быть счастливы. А теперь зовите барсуков.

– Нет, Алиса, – единорог рассерженно притопнул задней ногой, как будто собирался кого-то лягнуть. – Сейчас вы чувствуете ужас и боль, и это мешает вам думать о более важных вещах. Через два дня заседание научного совета. Я сообщу его членам о вашей измене, совершённых преступлениях и бегстве. Если вас найдут, то действительно отдадут барсукам, и вы расскажете всё. В том числе о нашем разговоре. Поэтому вас не должны найти. Вы меня поняли?

– Сколько у меня времени? – Алиса зачем-то посмотрела на часы – единственную вещь на пустой стене – и не смогла понять, сколько времени: перед глазами стояло что-то вроде тумана, не скрывавшего очертания предметов, но лишавшего их всякого смысла.

– Я же сказал, заседание Совета – через два дня. Будет хорошо, если вас хватятся не слишком рано. Скажем, в ночь перед заседанием. Завершите все дела. Единственное, о чём я вас прошу – не причиняйте серьёзного ущерба Лаборатории.

– Я возьму с собой всё, что считаю своим, – сказала лиса. – Или я пойду к барсукам сама и во всём признаюсь.

– Хорошо. Пусть будет так. И всё-таки вы бы могли промолчать, Алиса.

– Если бы я могла промолчать, вы не пришли бы ко мне, – лиса почувствовала, что слёзы уже устали ждать.

– Да, вы правы. Я не смог бы полюбить недостойное существо. Прощайте, Алиса, – единорог развернулся, блеснув золотом хвоста, перевязанного у основания алой лентой. В другое время лиса непременно залюбовалась бы на круп цилиня – но сейчас она не видела ничего, ничего, совсем ничего.

10 октября 312 года от Х.

Страна Дураков, междоменная территория.

Предзакатное время.