Пока я думал, жена уже все поняла и смотрела на меня с каким-то даже уважением. Ее совсем не удивило, когда я взял собаку под мышку и понес домой.

Вечером я опоздал на последнее занятие в школу приемных родителей – выгуливал свою подопечную. Когда я вошел в класс, все засмеялись. Жена успела рассказать, и будущие усыновители подшучивали над моей шустростью: не успел закончить школу, а приемыша уже подыскал.

Ночью, когда мы кутили в гостях и мою голову украшали бутафорские рога, жена говорила всем, что я не такой, каким кажусь. Утром я подобрал собаку и теперь рассчитываю найти ее хозяина. Друзья спрашивали о породе и, узнав, что собака беспородная, громко смеялись.

Побежали дни, полные мороки. Введенный в заблуждение ошейником-цепочкой, я разместил множество объявлений. Найдена чудесная собака, умная, красивая, похожая на маленькую колли, лайку и хаски одновременно. Я вступил в переписку с приютами и сердобольными любителями животных. В перерывах вытирал пол, преимущественно в комнате отца, которую серая выбрала в качестве туалета.

Отец упрекал меня в безответственности, серая грызла обувь и слизывала с тротуара окурки, хозяин не находился, я был близок к отчаянию.

Тут-то мне и встретилась очень красивая женщина.

Ранним утром, когда среди пустых фонтанов и голых деревьев не было ни души. Когда серая тащила меня следом, причудливо петляя, очень красивая женщина подошла к нам и заговорила.

– Какая милая, – похвалила красавица серую. – А команды знаешь?

Она, точно боярыня Морозова, подняла два пальца и велела серой сидеть. Серая уставилась на двуперстие, но требуемого положения не приняла.

Красивая женщина улыбнулась той печальной улыбкой, какой улыбаются разочарованные скептики, и сделала вывод: собака бестолковая. Хоть и щенок. И еще неизвестно, каких размеров достигнет. Вероятно, гигантских. Изящными руками женщина обозначила предстоящие габариты собаки. И габариты эти были угрожающие. А бестолочь в доме, да еще беспородная, да еще таких вот размеров – красавица повторила жест – морока и самопорабощение. Выслушав мой рассказ о происхождении серой невежи, она сообщила, что и сама однажды взяла собачку с улицы, но та воспитанию не поддалась и была спроважена. Нет, не обратно на улицу, а в приют.

– Только ты сим-карту отдельную заведи, когда в приют повезешь, – инструктировала красавица, перейдя на интимное «ты». – С постоянного номера не звони, а то они замучают. Скажут, собачка скучает, собачке плохо, нужны лекарства, корм, деньги. Заплатить, конечно, придется. Чтобы взяли. Беспородные никому не нужны. Неприятно, когда не знаешь, кто родители. А вообще, между нами, лучше всего усыпить. Честно и милосердно.

У красавицы, кстати, и номер специалиста сохранился. Она извлекла из мегабайтовых недр своего смартфона десять цифр и продиктовала мне. Дважды. И проверила, правильно ли я записал. И я записал правильно.

Я не запомнил, как вернулся домой. Все мои мысли были посвящены словам и аргументам красавицы. Я обдумывал услышанное и нашел в нем резон. В моем воображении проносились жуткие образы: собака росла и росла безостановочно, полностью заняла собой холл, так, что за стеклянными дверями комнат виден один только ее серый мех. Собака заняла всю нашу небольшую квартиру. Моя жизнь подчинилась уборке, корму и выгулам, перестала принадлежать мне, превратилась в кромешный ад, и повсюду была одна сплошная собака.

Я подумал, что надо уметь принимать трудные решения, и рассказал обо всем жене, не упомянув, правда, о красоте моей советчицы.

– Ты взял собаку, ты ее и усыпляй, – сказала жена.

Я решил позвонить доктору на следующий день.

Перед сном я опять повел серую на бульвар. Она, как обычно, заглатывала окурки и сухие листья, взрослые выгуливали малолетних, утренняя красавица не показывалась.

Я отпустил серую с поводка, и она подбежала к стайке местных породистых завсегдатаев. Таксы отвернулись, лабрадор лениво замахал жирным хвостом, а шикарная, похожая на топ-модель лайка ударила мою лапой и оскалила пасть.

И серая бросилась прочь, ко мне, и спряталась за мной.

В лифте я удалил из телефона утренние десять цифр.

Так серая у нас и осталась. Она оказалась не так уж глупа, по крайней мере прекратила жрать окурки и использовать отцовскую комнату в качестве сортира. Жена дала ей имя – Грея, а мой отец, переставший попадать ногой в лужу или еще во что-то более гадкое, очень ее полюбил, но называет Греем и говорит про нее «он». Кстати, она так и не выросла, габариты прежние, только слегка округлилась.

Ребенка мы пока не нашли. Ездим по учреждениям, встаем на очереди, дети пользуются спросом. Грею мы недавно постригли, и она приобрела на редкость благородный вид. На бульваре все спрашивают: что за порода? Решили отвечать – тирекс серебристый. Красивую утреннюю советчицу я больше не встречал. Впрочем, лица ее я совершенно не помню, увижу – не узнаю, может, и не было ее вовсе.