— Я тебя не опровергаю, Володя, — смягчился Турецкий. — Но разберись доскональнее. Все должно быть точно.

— Пока я всего этого не знаю, — согласился Володя. — Но буду знать.

— Интересное кино, ребята? — проявляя заботливость доброго начальника, спросил генерал Грязнов, проходя мимо кабинета, где подмигивало зеленоватым огоньком видео.

— Интереснее некуда, Вячеслав Иванович! — с готовностью отозвался Вова Поремский. — Крутой боевик.

На самом деле Рюрик Елагин вдвоем со старым приятелем Поремским изучал некую видеокассету, которая могла бы удовлетворить вкус изысканного ценителя авторского кино. Пленка начиналась кадрами размытыми и непонятными. Чьи-то резиновые сапоги, ступающие по лужам жидкости, которые расплываются по бетонному полу. Все неестественного цвета, в синих тонах. Общий план широкого, с низким потолком, помещения. Группа взволнованных чем-то людей; женщина в белом халате наклонилась, зажимая рот — сдерживает рвоту. Повсюду разбросаны кучи мусора, кажется, старой грязной одежды — все синее, с неожиданными проблесками белизны. Изображение то валится набок, то переворачивается вверх ногами — у того, кто снимает, трясутся руки. Внезапно экран заполняет забинтованное лицо с разверстым неопрятным ртом, в котором вибрирует язык, на белизне марли — ссохшиеся пятна там, где должны быть глаза. Снова общий план того же помещения. Камера наплывом приближается к одной из куч мусора, и теперь до рези очевидно, что непонятное ранее белое пятно — вывернутая в судороге человеческая рука. Все становится на свои места: то, что выглядело кучами, — трупы, а синий цвет луж соответствует свернувшейся крови.

Затем по экрану телевизора «Сони» побежали полосы, сопровождаемые шипеньем, и картинка сменилась. Теперь здесь давал ответы невидимому собеседнику, державшему камеру, мужчина с широким неглупым лицом, чья полнота не позволяла с точностью определить возраст. Если бы несведущего человека, выключив звук, попросили предположить род занятий запечатленного на пленке героя, в перечне вероятных профессий фигурировали бы инженер, бизнесмен, обеспеченный вследствие досконального знания своего дела ремесленник, на худой конец, склонный к философствованию крестьянин и даже отменно законспирировавшийся шпион. Бандита со стажем и хладнокровного убийцу заподозрить в нем было трудновато. Препятствовало добродушие, изливавшееся с этого широкого лица таким полноводным потоком, что грозило захлестнуть собеседника с головой. Оно было тем поразительнее, что (включим для читателя звук) речь шла о бойне, учиненной 29 апреля 1995 года неизвестными лицами на складе компании «Росводо-прибор», в результате которого двенадцать человек были мгновенно изрешечены автоматными очередями, а еще четверо попали в больницу в тяжелом и крайне тяжелом состоянии. По данным МУРа, все пострадавшие принадлежали к чеченской преступной группировке «Лазанья».

Человек на экране был Саввой Сретенским.

— Приношу свои соболезнования, — сменив полуулыбку на подобающее случаю скорбное выражение, но не изменив своему добродушию, сказал Савва, — только ничего я об этом не знаю и посодействовать не могу. Только разве посочувствовать…

— Савва Максимович, — собеседнику, очевидно, надоели эти игры в вежливость и увертки, — мы располагаем видеозаписью с места происшествия. Вы там присутствовали лично и отдавали приказы…

Лицо Саввы изменилось так внезапно, словно на нем расстегнулась невидимая «молния» и из благопристойной человеческой оболочки выскочило совершенно другое, уродливое и опасное существо.

— Слушай сюда, ты, сучий ососок, — Савва только чуть-чуть повысил голос, но с его низким внушительным баритоном это у него было страшнее, чем у другого — крик, — если ты мне будешь всякую хреномурдию воротить, серьезные люди тебя нарежут на такие кусочки, что ни один лепила обратно не сошьет, маме своей голову с канцелярским номером выдадут, чтоб она ее…

Поремский нажал на пульте видео кнопку «PАUSЕ».

— Можно прослушать снова запись из редакции «Мира и страны», — удовлетворенно прокомментировал он, — но, по-моему, и так ясно, что накануне смерти Зернову звонил и угрожал Савва Сретенский, и никто другой. Кстати, что это за слово «хреномурдия»? Саввино изобретение? Или это только я, такой отсталый, отродясь им не ругался?

— Надо бы еще направить на голосовую экспертизу.

— Направим. Чтобы уж и комар носа не подточил.

— Да, — посочувствовал Рюрик Елагин боссу центральной московской группировки, — не везет Сретенскому с записями! В прошлый раз видео, сейчас аудио… Техника против криминала!

Научно-исследовательский институт новых технологий искусственных материалов занимал неподалеку от станции метро «Алексеевская» чуть ли не гектар территории, обнесенной стрельчатой чугунной решеткой и застроенной зданиями прихотливой архитектуры. Первая ассоциация, которая посетила Володю Яковлева при виде этих краснокирпичных не то замков, не то пряничных домиков, с их узкими высокими окнами, крашенными в полинялый от непогоды и давно не обновлявшийся белый цвет ложными арками, видимыми сквозь стекла нависающими сводчатыми потолками, заключалась в довольно-таки произвольном слове «готика». Настоящих готических замков Володя никогда не видел, однако из прочитанных в бестолковом отрочестве романов вынес впечатление о чем-то сводчатом, длинном и узком. Второй, более близкой архитектурной ассоциацией была Остроумовская больница, куда он недавно ездил, чтобы присутствовать на вскрытии: в Остроумовской тоже все из красного кирпича. Больница или замок — в любом случае подобный вид зданий никак не соединялся в Володином воображении с новыми технологиями искусственных материалов. И с изобретателем по имени Григорий Свет…

Судя по патенту, Свет трудился в институте в начале девяностых. С тех пор утекло много воды, много технологий и много денег. Не исключено, перспективный химик Свет в данный момент приносит пользу промышленности Америки, Германии или, на худой конец, Австралии. Однако научно-исследовательский институт новых технологий искусственных материалов был единственной зацепкой, позволяющей что-то о нем разузнать.

Обойдя по касательной торчащую из пожухлой клумбы чашу неработающего фонтана, такую пожелтелую и щербатую, словно в лучшие ее годы из нее били струи не воды, а серной кислоты, Володя Яковлев вступил под готические своды административного корпуса. Шесть мраморных серых ступеней вели от входа на первый этаж, приподнятый над уровнем почвы; гулкий пол, вымощенный в шахматном порядке желтой и красной плиткой, в сочетании с неопознаваемым, но, кажется, техническим и весьма въедливым запашком отклоняли стрелку оценочной шкалы от рыцарского замка к моргу. Впрочем, Володя немедленно упрекнул себя в чистоплюйстве: чем же, спрашивается, должно пахнуть в химическом институте, как не химией?

«В административном корпусе? — подначил далее он сам себя и сам же себе ответил: — Наверно, сюда приносят образцы продукции, проводят всякие экспертизы… Напряженно, в общем, работают люди».