Вряд ли то, что его имя будет очищено после смерти, послужило Сципиону утешением в последние годы жизни. «Неблагодарность по отношению к своим великим людям есть черта сильных народов», – говорит пословица. Неудивительно, что Рим достиг верховенства в Древнем мире.

В военной области нет, может быть, изречения, столь часто цитируемого, как наполеоновское: «Читайте и перечитывайте кампании Александра, Ганнибала, Цезаря, Густава-Адольфа, Тюренна, принца Евгения и Фридриха; возьмите их себе за образец; это единственный способ стать великим полководцем, усвоить секреты военного искусства». В другой из максим он говорит: «Знание великих военных операций может быть приобретено только опытом и прикладным изучением всех великих полководцев. Густав, Тюренн и Фридрих, так же как Александр, Ганнибал и Цезарь, – все действовали, опираясь на одни и те же принципы».

Наполеон выделяет здесь шестерых или семерых полководцев, стоящих на вершине в истории военного искусства. Сознательно или бессознательно, среди исследователей военного дела имеется общая тенденция считать наполеоновский список стандартной оценкой заслуг, а не просто произвольным перечнем полководцев, если дополнить список его собственным именем. Правда, некоторые считают абсурдным включение Евгения при исключении Мальборо, а другие выбросили бы Тюренна из-за убеждения, возможно ошибочного, что величие синонимично с масштабом опустошений, или по более веской причине нехватки среди его успехов решающих побед, достигнутых над равными. Обнаруживается, что немало комментаторов пришли к списку из трех величайших полководцев древности – Александра, Ганнибала и Цезаря – и трех величайших полководцев нового времени – Густава, Фридриха и Наполеона, – возвышающихся в военной истории как гималайские пики. Факт, что Фридриху, с его грубыми тактическими ошибками и вовсе не оригинальным «косым построением», отдается предпочтение перед такими совершенными артистами, как Тюренн и Мальборо, остается одной из тайн военной критики. Но здесь не место разбирать это заблуждение. Здесь нас интересуют великие полководцы Древнего мира и, если мы желаем сравнений с современностью, сам Наполеон, поскольку его превосходство практически не оспаривается.

Сравним поэтому Сципиона с тремя «великими капитанами» древности в трех отношениях – как полководца, как человека и как государственного деятеля. Любое такое сравнение должно быть основано на условиях, в которых этим людям пришлось действовать, и на мастерстве, с каким они обращали эти условия себе на пользу.

Александр и в едва ли меньшей степени Цезарь имели громадный актив – самодержавную власть, полный контроль над доступными людскими и материальными ресурсами. Даже Ганнибал, хоть его и плохо поддерживали, был неуязвим для мелочного вмешательства в свои операции, против которого пришлось бороться Сципиону и, позднее, Мальборо.

Победы Александра были одержаны над азиатскими ордами, в которых отсутствие тактического порядка и метода обесценивало их численное превосходство, причем, как указал Наполеон в своем хорошо известном замечании о мамелюках, недостатки азиатских войск возрастают пропорционально их численности. Ни один критик не поместит Клайва в первом ряду великих полководцев, и, если бы не ослепительный блеск его маневров и масштаб его завоеваний, Александр был бы отодвинут на соседнее с ним место. Цезарь также, до Илерды и Фарсала, был немногим более чем способный «сипайский генерал» и, как он сам, говорят, заметил, отправился «в Испанию драться с армией без полководца, а потом на Восток – сражаться с полководцем без армии». Даже при этом Цезарь, благодаря неосторожному распылению сил, дважды оказался вынужденным сражаться с более сильным противником. В первой битве, при Диррахии, он потерпел поражение, и, хотя он отплатил за него при Фарсале, эта единственная первоклассная победа кажется довольно хилым основанием для претензий на высшее полководческое мастерство.

Но если мы готовы принять другое изречение Наполеона, что «в войне человек, а не люди идут в счет», самый значительный факт состоит в том, что Александру и Цезарю облегчили путь слабость и невежество командиров, которые им противостояли. Только Ганнибал, как Сципион, постоянно сражался против опытных военачальников, но даже и тут обстоятельства были на стороне Ганнибала. Ибо три его решительные победы – Требия, Тразимен и Канны – были одержаны над генералами не только тупоголовыми и опрометчивыми, но и глупо презиравшими любую тактику, которая требовала мастерства, а не честной работы дубиной. Ганнибал это прекрасно знал – вспомним его слова, брошенные солдатам, ожидавшим в засаде приказа к фланговой атаке на Требии: «Перед вами враг, слепой к искусству войны». В умственном отношении Фламиний и Варрон были на уровне лейб-гвардейцев, и имена их в истории инстинктивно ставятся рядом с именами Таллара, Дауна, Больё и Макмагона. Ганнибал научил римлян искусству войны, отличному от ее механизма, и, как только они извлекли пользу из его наставлений, успехи его сделались ограниченными. Марцелл и Нерон научились бить его козыри, и если они не могли выиграть игру, то этого не мог и Ганнибал. Но, обозревая историю Сципиона, мы не только находим его тактические успехи незапятнанными, но и видим, что его противники были с самого начала полководцы, воспитанные в школе Баркидов, и все свидетельства показывают, что братья Ганнибала, Гасдрубал и Магон, не были посредственными командирами. А вершина карьеры Сципиона, Зама, уникальна в истории как единственная битва, где один признанный великий военный вождь был наголову разбит другим таким же.

Таким образом, если сравнивать обстоятельства и степень, в которой с ними не только боролись, но обращали к собственному преимуществу, превосходство Сципиона очевидно.

Если сравнивать качество полководческого искусства, то, по общему мнению, Ганнибал превосходил Александра и Цезаря. Победы Александра были скорее триумфом метода, расчетов, разработанных с прямолинейной точностью, но не отмеченных тонкими вариациями и ловушками для врага. В Александре, при всем его величии, еще заметны следы гомеровского героя, превознесение физической мощи за счет умственной. Образ мыслей странствующего рыцаря заставлял его часто рисковать жизнью в гуще битвы, без нужды рискуя крахом своих планов и жизнями своей армии. К нему вполне можно отнести упрек, сделанный Тимофеем Харету, когда первый заметил: «Как сильно было мне стыдно при осаде Самоса, когда тяжелая стрела упала близ меня; я чувствовал, что вел себя скорее как запальчивый юноша, чем как полководец, командующий такими большими силами». Этот глупый «баярдизм»[7] объясняет также отсутствие признаков тонкого артистизма в его битвах и резюмирован в его отказе Пармениду, предлагавшему атаковать Дария при Арбелах ночью, на том основании, что Александр не желает «красть победу». Планы Цезаря, несомненно, разгадать было труднее, но и он даже близко не подошел в «мистификациях, обманах и сюрпризах» к мастерству, достигнутому Ганнибалом. Гений Ганнибала в руководстве сражениями признан так широко, что его обычно называют величайшим тактиком в истории.