Она плелась домой, замечая неопрятность улицы – многоэтажные бараки, чёрные, косые заделки швов, панели, сверкающие на солнце стеклом битых бутылок, пустые пакеты от чипсов, жестянки из-под пива, палочки от эскимо, скукоженный презерватив, плевком, под лавочкой на остановке. Она понимала, что навести порядок невозможно, и раздражение усиливалось.

Впереди был тихий, одинокий вечер, но ей уже сейчас стало тоскливо. Она поужинала холодным мясом, запила ромашковым чаем. Серьёзно, ни разу не улыбнувшись, просмотрела юмористическую передачу, легла спать и вдруг заплакала. Тихо, молча, как перед неизбежной казнью. Солёная влага, залила подушку. Раиса промокнула в неё припухшее лицо, перевернула сухой стороной, вздохнула громко и глубоко, унимая тяжесть под грудью, и тотчас уснула.

В воскресенье она постирала шторы, тщательно пропылесосила квартиру. Решила серьёзно побороться за стройную талию, приготовила лишь холодник. Поела с удовольствием, но осталась голодной. Не выдержала, сделала яичницу из трёх яиц, с толстыми ломтями ветчины. Ела, радовалась, а когда насытилась, стала злиться на себя за слабоволие.

Устала и прилегла отдохнуть.

Дети – Света и Митя, были у бабушки, в Ивановской области. Муж на перестроечной мутной волне уехал на заработки на Алтай, там успешно вскоре приженился и пропал навсегда из её жизни.

Проснулась она почти затемно, разделась, разобрала постель, долго не могла уснуть, ворочалась, словно лежала на куске кровельного железа. Ей вдруг показалось, что кто-то бестелесно присутствует в спальне, стоит рядом, наблюдает за ней укоризненно. Стало не по себе. Она закрыла дверь в спальню, но стало ещё хуже, и она снова открыла дверь. Лежала, ненавидела себя, своё расплывшееся тело, лихорадочно искала ответ на простой вопрос – почему этого не было раньше? Столько лет живёт в этой квартире – и вот, такая несуразица, именно сегодня, сейчас!

Перебирала в уме: может быть, у кого-то годовщина смерти, а она пропустила эту дату, или помянуть забыла близкого кого. Вроде бы нет. Решила, что надо свечку на неделе поставить за упокой, перечислить всех ушедших. Перебирала имена, сначала равнодушно, потом удивилась, что ушли очень многие. Так сильно сузился круг близких ей людей. Родня, подруги, даже однокашницы некоторые ушли – косит девчонок, необъяснимо, рак. Почему?

Сон не шёл. Она просматривала свою жизнь, бедную на события, понимая, что будущее очень похоже на настоящее. На квадратные серые плиты в проходе под аркой. Без ярких пятен в солнечной жёлтой гамме, без серьёзных отношений с сильным, а главное – любящим мужчиной свой мечты, для которого она станет родной и желанной.

«А какая у меня, собственно – мечта?»

И получалось, что плывёт она безвольно по течению, перетекает из одного невзрачного дня в другой. Шуршит сыпучим песком, потом колбу перевернут в новый день, и всё повторится, а она ничего не предпринимает для того, чтобы сделать свою жизнь неординарной, интересной.

«Халда!» – вспомнила она обидное, как плевок в лицо, слово.

После третьего курса они были в этнографической экспедиции, смешливые, наивные студенточки. Ходили за бабушками, записывали скоренько всё, что те рассказывали, пели да причитали.

За ней приударял молодой кандидат, руководитель. Перспективный, не урод. Вечерами они прогуливались к реке, сидели на кривом стволе рядом, смотрели пристально на воду. Он что-то рассказывал, увлекался, чему-то смеялся. Она молча слушала, спрашивала себя: смогла бы всю жизнь провести с этим странным мужчиной? Однажды он попытался поцеловать в щёку, но ей вдруг стало скучно рядом с ним, она не откликнулась на робкие знаки внимания.

Вечером она плакала, ничего не говоря.

Вот тогда подружка Вера и «выплюнула» это слово.

А Вера умерла, в сентябре. Рак груди. Только что за пятьдесят исполнилось. Семья хорошая, муж плакал искренне на похоронах. Лысый, серый какой-то, как в пыли вывалялся. Тот самый – кандидат наук. Словно Раиса его бросила под ноги, а Вера подняла, да и стала жить.

Это их не рассорило, но только Вера всегда немного ревновала Раису к мужу. И чем меня-то завлёк-уломал мой Васёк… Трубачёв! Хамоватый строитель-монтажник. Совсем мне не ровня, чужой человек. И двоих деток родила ему, как во сне! Теперь же – любуюсь на своё расчудесное дырявое корыто! И не выкинуть его, не использовать по прямому назначению, и столько места занимает!

Она выпила тридцать капель пустырника, подумала, что назавтра лицо будет припухшее, как мятая подушка, и вновь мгновенно уснула.

Утром во что-то оделась, не особенно копаясь в шкафу, без всякого азарта, интереса, скорее по привычке, и этим ещё больше испортила себе настроение. Дотащилась три остановки пешком до работы. Пожалела, что надела туфли на высокой танкетке, к концу дня икры заболят от напряжения.

Возле магазина её уже поджидал едкого вида старик. Одет опрятно. Бросилась в глаза корявая наколка сквозь жёсткие, короткие волоски на фалангах пальцев рук – «СТЁП».

В прозрачном розовом пакете она увидела давешние тетрадки и подумала, как неважно начинается новая неделя.

Старик был высокий, сутулый, мосластый, руки-грабли, голова исхудалой лошади, вихры седые. Уши выделялись – непропорционально большие. Толстенные линзы, приподнимали глаза над большим нудным носом. Этакий неподкупный ревизор-общественник.

Был он в светлой льняной рубахе с короткими рукавами, светло-серых брюках, тоже коротковатых, с немыслимо отутюженными стрелками, и начищенных до блеска, немодных коричневых сандалиях. Кивнул – поздоровался молча и серьёзно.

Раиса Георгиевна открыла магазин, выключила сигнализацию. Вяло, неспешно. Старик молчал, наблюдал за ней сквозь стеклянную витрину.

Хотя до открытия было ещё несколько минут, жестом она пригласила его войти.

– Тут вот неувязка, – сказал он.

Полез в пакет, чек из-под обложки верхней тетрадки достал:

– Не годятся они нам. Бумага тонковата, да и вообще – не того качества. Попробовали написание от буквы «А».

Он раскрыл тетрадь. В несколько столбиков изящной каллиграфической вязью шли выписанные по алфавиту, начиная с «А» слова:

Абдикация

Абонировать

Аггел

Адинамия

Адли

Айда

Акклиматизировать

Аккомпанировать

Акцептовать

Алкать…

Они красиво клонились, шли особенным строем, и казалось, будто их протравили насквозь кислотой через толщу страниц тетради причудливым кружевом, из-под которого проглядывала синяя изнанка задней обложки. При этом буквы были прозрачны, выглядели объёмно.

– Мы же их не делаем – только продаём, – строго сказала Раиса Георгиевна.

– Мы, сударыня, и не в претензиях лично к вам. Только хотим деньги вернуть.