— М-м, милая, ты так сексуально смотришься в этом халатике… — теплые руки скользят по моим бедрам, плечам. К спине прижимается большая, тугая грудь. Палец зацепляет подбородок, поворачивает к себе. — Последний час только и думал, что хочу тебя поцеловать…

— Наши желания совпадают… — отвечаю на его короткий поцелуй, и смотрю, как он стягивает с себя футболку.

Он за руку ведет меня к постели, укладывает рядом, прижимает к себе, вдыхает воздух где-то над макушкой, и от этого становится тепло и приятно, мы словно семейная пара, женатая так давно, что может себе позволить понежиться в объятиях друг друга.

— Разберемся с этим делом и полетим на море, — выдыхает он мне в район шеи, и по телу бегут мурашки.

— А разве границы открыты?

Он усмехается.

— Я найду, куда отвезти своих девочек…

Мы болтаем половину ночи о всякой ерунде, будто запретив себе говорить что-то серьезное, страшное, важное. Говорим, говорим, пока не засыпаем в обнимку, наслаждаясь духовным родством и уютом, который создаем для себя сами…

А утром у Димы звонит сотовый телефон. Он разрывается от вибраций, подскакивает, дребезжит, одним своим звуком как бы говоря, что в такое раннее утро хочет огорошить нас печальными новостями.

Предчувствие не обманывает.

Дима проводит пальцем по экрану, и здоровается в трубку прямо у моего уха — за ночь мы сплелись с ним ногами-руками так крепко, как осьминог захватывает свою добычу. Я слышу все, что говорит его собеседник, и от услышанного у меня сразу пропадает сон.

Не может быть…

— Земелина убили сегодня ночью, — говорит мужчина. И я не сразу понимаю, о чем это он. Моргаю несколько раз, а потом широко открываю глаза. Врача, который занимался ведением моей беременности, беременности Веры, — убили?!

— Кто? — выдыхает Дима. Кажется, его реакция намного быстрее моей.

— Этого следствие еще не знает. Одно точно — это кто-то не из клиники. Будет заведено дело, опрашивают всех вокруг, особенно — тех, кто приходил к нему в последние дни. В психушке он лежал довольно давно, ведь убийце от него что-то понадобилось!

— Иван, держи в курсе!

— Конечно. Главный врач — мой приятель, он просил посодействовать делу.

— Мы что, тоже под подозрением?

Собеседник на том конце провода вздыхает, и будто бы ерошит волосы пятерней, прежде чем ответить.

— Пойми: под подозрением все. И ты, и я, все, кто приходил к нему недавно. С чего бы кому-то убивать безобидного мужика, который пьет лошадиные дозы успокоительного под присмотром врачей в белых халатах?

— Ясно.

— Твой номер я дал главврачу, он передаст его следователю. Придется ответить на их вопросы.

— Конечно, — выдыхает Дима и откидывается на подушки, прижимая большой и указательный пальцы к переносице, как будто у него заболела голова. — Никаких вопросов, я приду куда нужно и скажу все, что знаю.

— Я знал, что ты меня поймешь.

После того, как связь отрубается, мы молчим несколько мгновений, пытаясь осмыслить сказанное. Каждый из нас в шоке: действительно, для чего было кому-то убивать врача, который несколько месяцев лежал в психиатрической клинике? Прямо сейчас, когда мы, кажется, могли бы узнать правду о рождении Сашеньки?

— Все это очень странно, — говорю я шепотом. — Кому было нужно убивать его?

Дима молчит, но в его голове уже крутятся разные предположения.

— Я не знаю, Ев, не знаю. Но это очень странно — только вчера я был у него, и уже утром — его нет. Будто кто-то избавился от важного свидетеля.

— Ты думаешь, что это произошло из-за нашего дела? Из-за событий почти четырехлетней давности? — подскакиваю на постели, смотрю внимательно в лицо Царева.

Он нехотя поворачивается ко мне. Губы сжимаются в тонкую линию.

— Может быть, если бы я вчера не пришел к нему, он был бы жив?

Я охаю.

— Нет, Дима, что ты такое говоришь?

Мужчина пожимает плечами.

— Не знаю, Ева, не знаю. Это только предположение.

Он встает, подходит к двери ванной комнаты, и через какое-то время я слышу звук льющейся воды. В моей душе нарастает сумятица. Все это действительно очень странно и неправильно.

— Мы поступим так, — Дима вытирает волосы белым полотенцем, и я вижу, как по груди и плечам катятся хрустальные капельки воды. — Я сам поеду в полицию к тому, кто ведет это дело. Уверен, что наши доблестные органы решат замять его — ну подумаешь, убийство в психушке. Скажут еще, что кто-то из пациентов замочил другого, мол, глюки замучали.

Царев настроен решительно — он явно уже все для определил, и переубедить его будет невозможно, но я, если честно, даже не буду пытаться. Он все решает быстро, по-мужски добиваясь своей цели, и это мне в нем ужасно импонирует.

— Я пригрожу связями, если будет нужно, надавлю на мэра, скажу, что это резонансное преступление, и его нужно будет в любом случае раскрыть. Никто не отвертится.

— Но…

— Ева, увидимся вечером, — он коротко целует меня в губы и делает шаг назад.

Но я тут же подскакиваю в постели.

— Ну уж нет, Царев! — ставлю руки в боки. — Это и мое дело тоже. Я пойду с тобой.

Он смотрит на меня в упор и глаза его темнеют.

— Со мной? В полицию? — изогнув бровь, уточняет он, и это звучит словно проверка. Но я не понимаю, что за мысль прячется за его словами. Я думаю только об одном — мой мужчина начинает сражение, и я должна его в этом поддержать.

— А что такого? Тем более, что вчера ты говорил с Земелиным. Может быть, ты был последним? И теперь будешь под подозрением? А я сразу предоставлю алиби, что всю ночь ты был со мной. Понимаешь?

По лицу Димы скользит многообещающая улыбка, он подходит ближе, тянет за концы халатика на поясе, от чего шелк на плечах разъезжается в разные стороны. Он оглядывает открывшуюся перед ним картину и тянет:

— Ну, в полицию мы всегда успеем съездить… А вот насладиться завтраком…Таким приятным, таким… — он проводит языком по моей шее, и я тут же сжимаю бедра, резко выдыхая воздух из груди- так оглушающе действует его ласка на мое тело. — …таким волнующим…таким сладким…

Мужчина приподнимает меня за попу и возвращает обратно в кровать.

— Сегодняшняя ночь прошла зря, но мы еще успеем наверстать упущенное, ведь правда?

Он ставит руки по обе стороны от меня, чтобы не раздавить своим весом, и я подыгрываю ему, делаю то, что хотела несколько минут назад — с того самого времени, как он вышел из душа в одном полотенце на внушительных бедрах, открывающих чисто мужской треугольник под плоским животом. Я развязываю полотенце и откидываю его в сторону.