важный вывод. Если общество изменится, «национальный характер», скорее всего, поменяется тоже, причём ровно с той скоростью, с которой изменится общество. Может показаться, что мы имеем дело с другими людьми, с «другой нацией». На самом же деле «нация» не изменилась ни на йоту. Просто исчезли некоторые социальные практики, на которые приходилось реагировать, а возникли новые, к которым нация относится совсем по-другому.

Представим себе человека, который не выносит табачного дыма. Вот он сидит в прокуренной комнате. У него кислая физиономия, он зол и раздражён, и даже не пытается этого скрыть. Некий физиономист следит за ним и приходит к выводу: «раздражительный дурак с плохим характером». Но вот он же – на прогулке в сосновом бору. «Это же другой человек», – скажет физиономист, и будет не прав. Это всего лишь реакция на чистый воздух.

Точно так же, резкие перемены в общественной структуре могут вызвать самые неожиданные последствия в «национальном характере»: например, какой-нибудь мирный культурный народ, имеющий репутацию вечно битого и гонимого, вдруг начинает успешно воевать с превосходящими силами противника, а какие-нибудь агрессивные краснокожие дикари обнаруживают вкус и способность к занятиям юриспруденцией.

Продолжим, однако, наши воображаемые опыты. Теперь представим себе человека, который всю жизнь живёт, скажем, в Уганде, и кушает бататы и жареные бананы. Вполне возможно, что его любимым блюдом мог бы стать тюлений жир, если бы он имел возможность его попробовать. Но увы, он не имеет таких шансов. Более того, вычислить заранее – даже имея данные о всех его вкусовых пристрастиях в области бананов и бататов, и точно зная, сколько именно золы он сыплет на батат, – понравится ли ему тюлений жир, невозможно. Мало ли как он отреагирует.

Точно так же обстоит дело и с «национальным духом». Невозможно заранее предсказать реакцию последнего на сильно изменившиеся обстоятельства, особенно на новые, которых раньше не было и быть не могло.

Здесь мы снова возвращаемся к русской проблематике. Столь свойственное русским чувство какой-то неясной национальной вины («что-то с нами не так; мы кривые какие-то, всё у нас через …опу» и т. п.), выражаемое в концентрированном виде через знаменитое «всё не так, ребята», читается скорее как «всё не то». То есть это проблема взаимоотношений с собственным вкусом.

Соответствующие национальные комплексы в этом смысле очень похожи на чувства ребёнка, которого вздорная мамаша заставляет есть что-нибудь невкусное. Ребёнок плачет, давится, но ест, при этом ещё и чувствуя себя виноватым.

Точно так же, то общество, которое существовало в России, по крайней мере, с петровских времён, русским людям во многих отношениях казалось (и кажется) неприятным и тягостным.

При этом они никак не могут определиться с тем, что же именно им так не нравится.

«Национальное» («подсознательное») и «социальное» («сознательное») могут и должны быть согласованы. Я, например, считаю, что они должны быть согласованы. Убеждения и предпочтения должны совпадать. Проблема, однако, в том, что это двусторонний процесс. Мы не доверяем своему подсознанию, потому что (подсознательно же) считаем его «некультурным», и пытаемся навязать ему свои (а чаще принимаемые за свои) «убеждения». Это не получается, и мы остаёмся «национально озабоченными», то есть неудовлетворёнными. Dixi [100].

Демократия как идея всеобщего благородства

Сейчас слово «демократия» – одно из самых выхолощенных и оболганных. Я слышал самые дикие определения «демократии». Например, один известный «правозащитник» публично объяснял, что демократия – это строй, гарантирующий права разного рода меньшинств, особенно национальных и сексуальных (хотя классическая демократия, наоборот, настаивает на правах большинства). Некоторые наши «либералы», особенно в частных беседах, просто говорят, что демократическая страна – это страна, которая является союзником других демократических стран, прежде всего Соединённых Штатов Америки (каковая держава никогда не брезговала союзничеством с откровенными диктатурами). Некоторые – таки и вовсе считают демократию чем-то несуществующим, «всё обман, а на самом деле везде как у нас». Люди, короче, запутались, перестали понимать, о чём речь.

Но даже если отбросить всё вышесказанное, мы столкнёмся с предыдущим слоем предрассудков, причём застарелых. Они опаснее, потому что к ним привыкли. Родом эти предрассудки из «левого дискурса» – то есть их распространяли в своё время разного рода революционеры, социалисты, марксисты e tutti frutti [101]. Увы, сейчас и правые зачастую их разделяют – настолько эффективной оказалась левацкая пропаганда.

Я имею в виду представление о том, что демократия – это власть «масс», причём под «массами» подразумеваются низшие классы общества, плебс, а то и хуже. Далее, предполагается, что путь к установлению демократии – это, прежде всего, бунты, революции и так далее, направленные против «высших», «аристократии». В качестве доказательства приводят историю какой-нибудь «великой французской революции» (являющейся вообще-то опровержением подобных воззрений – ибо эта революция, как мы помним, увенчалась чудовищным террором и полной отменой всех демократических механизмов, начиная с выборных). Некоторые доходят и до того, что усматривают «торжество подлинной демократии» в живодёрских коммунистических экспериментах – на том основании, что там, якобы, имело место «живое творчество масс». И так далее.

Поэтому я потрачу ваше и своё время на то, чтобы напомнить, что такое демократия на самом деле, на чём она основана и так далее. Разумеется, никаких откровений тут не будет – просто перебор банальностей. Но и это сейчас важно: проговорить банальные вещи.

Итак. Демократия как «прямое и непосредственное народовластие» – это не то чтобы абсурд, но, скажем так, анахронизм. Хотя элементы прямого народного самоуправления должны сохраняться даже в самом изощрённом политическом механизме. Например, такой институт, как референдум, чьи решения обязательны для исполнительной власти – чрезвычайно полезная вещь, так как препятствует ползучему захвату власти «профессиональными управленцами» всех мастей, начиная от классической бюрократии и кончая всякими мутными образованиями типа «экспертных комиссий», которые норовят принимать важнейшие решения без оглядки на общественное мнение… Но в целом постоянное прямое народовластие – это утопия.

Современная демократия – это сложный механизм, предполагающий разделение властей, институты представительства, развитую систему политических партий, простроенное гражданское общество, и многое другое. Это целая пирамида. Но у этой пирамиды есть фундамент. О нём я и буду говорить.

Фундамент демократии – это сообщество свободных полноправных людей. Кирпичик этой пирамиды – свободный человек. То есть обладающий правами и свободами, признанными обществом и государством, и почитаемыми как неотчуждаемые ценности.

Это набор классических прав, начиная от права на личную неприкосновенность, далее – свобода совести, слова, собраний и так далее. Те самые «права человека», над которыми в наших правых кругах принято иронизировать.

Ирония эта, увы, связана с глубоко плебейским характером нашего общества и непониманием