Прижал к двери, сокрушительно навалился, завоевывая соблазнительные полные губы. В ее взгляде появилось что-то новое. Видно, испугана, возбуждена. Словно оба они окончательно поняли, что зверь, которого он неделями безжалостно держал на цепи, вырвался на волю.

Шумно дыша, он обхватил ее лицо руками.

— Скажи, скажи, что ты меня хочешь. Сейчас. Так, как я хочу.

Она боялась заговорить — горло пересохло, новая незнакомая страсть тяжко давит.

Хочу тебя. — От ее хриплого голоса внутри полыхнуло пламя. — Сейчас. Как угодно.

Он обеими руками схватил блузку за концы воротника, разодрал пополам, ни на секунду не отводя взгляда от дымчатых глаз. Пинком открыл дверь, Ана пошатнулась. Крепкие руки стиснули талию, он приподнял ее и добрался губами до грудей под шелком. Обезумев, она выгнула спину, вцепилась ему в волосы, всхлипнула:

— Бун, пожалуйста… — не зная, чего просит. Может быть, продолжения.

Он опустил ее, снова впился в распухшие губы, прикусывая их зубами, глубоко погружая язык в ее рот. Сердце чуть не разорвалось, когда она принялась лихорадочно стаскивать с него одежду.

Он, шатаясь, пошел по лестнице, срывая по пути рубашку. Посыпались оторванные пуговицы. На верхней площадке требовательные руки вновь потянулись к ней, сдернув до пояса тоненькую комбинацию.

— Здесь. — Он повалил ее на пол. — Прямо здесь.

Наконец настал пир; губы бегают по трепещущей плоти, безжалостно выведывая тайны. Никакого трепета и терпения, никакого жесткого самоконтроля ради ее хрупкости. Да и как назвать хрупкой извивавшуюся под ним женщину. У нее сильные руки, горячий страстный рот, напрягшееся, полное жизни тело.

Ана чувствовала себя непобедимой, бессмертной, невероятно свободной. Ее тело никогда еще не было таким живым, горячая кровь бешено мчится в жилах. Мир кружится вокруг, мелькая размытыми красками и ослепительным светом, вертится все быстрее, быстрее.

Костяшки вцепившихся в балясины пальцев побелели от напряжения, пока он срывал с нее слаксы и тоненькую кружевную полоску под ними. Губы, губы… голодные, яростные, лихорадочные…

Едва сдержав крик, когда он швырнул ее в раскаленное безвоздушное пространство, она стала бессмысленно бормотать что-то на непонятном языке, но он знал, что уже вывел ее за пределы рациональности и здравомыслия. Ему хотелось, чтобы она очутилась вместе с ним в безумном мире беззаконной страсти.

Надо ждать. Надо ждать. И вот стройное белое тело выгнулось. Породистая лошадка готова к объездке. Дрожа, как жеребец, он лег на нее и нырнул в поджидающий влажный жар. Бедра приподнялись, замелькали, как молнии, и она поскакала с ним вместе в грохочущую темноту.

Руки слабо соскользнули с потной спины. Онемев, Ана не чувствовала ступенек, по которым они скатились с лестницы. Хотела его удержать, только сила исчезла. Невозможно осмыслить происходящее. Остались одни мимолетные ощущения, взрывы эмоций.

Если темная сторона любви такова, ее никто к этому не подготовил. Если в нем живет подобная ужасающая потребность, невозможно понять, как ему удавалось так долго ее обуздывать.

Ради нее. Она уткнулась ему в шею вспотевшим лбом. Только ради нее.

Тело растеклось, как вода, под его все еще содрогавшимся телом. Бун пытался вернуться к реальности. Надо встать. В сумасшедшем порыве вполне можно было причинить ей боль. Он шевельнулся, и она болезненно вскрикнула. Крик вонзился в сознание.

— Эй, детка, давай я тебе помогу…

Бун отодвинулся, схватил оторванный рукав блузки, как бы желая прикрыть ее, и, проглотив проклятие, снова отбросил. Она чуть повернулась, явно ища утешения. Господи помилуй, с отвращением думал Бун, взял ее, как какой-нибудь изверг, да еще на лестнице. На лестнице!

— Ана… — Он нашел клочья своей рубашки, попытался накинуть ей на плечи. — Анастасия, даже не знаю, как объяснить.

— Что объяснить? — повторила она еле слышно. Горло жутко саднило от жажды.

— Это просто немыслимо… Давай помогу встать. — Тело скользит в руках, словно воск. — Сейчас одежду принесу или… Черт побери!

— Кажется, встать не смогу. Еще день или два. — Она облизала губы. — Впрочем, и так хорошо. Здесь останусь.

Хмурясь, он пробовал распознать, что звучит в голосе. Не гнев. И не боль. Скорее… очень похоже на… удовлетворение.

— Ты не сердишься?

— М-м-м… А надо?

— Ну… Я практически атаковал тебя. Набросился ко всем чертям, чуть не взял на переднем сиденье машины, порвал одежду, притащил сюда и сожрал, что осталось, на лестнице.

Еще не открывая глаз, она сделала глубокий вдох, потом выдох.

— Совершенно верно. Сожрал до последней косточки. Вряд ли я еще когда-нибудь поднимусь и спущусь по этой самой лестнице таким способом.

Бун осторожно поддел подбородок Аны кончиком пальца, заставил глаза открыться.

— Намеревался хотя бы до спальни дойти.

— Думаю, со временем дойдем. — Чувствуя его тревогу, она перехватила запястье. — Бун, неужели ты думаешь, будто я рассердилась на то, что ты меня так сильно хочешь?

— Думал, рассердишься потому, что к такому совсем не привыкла.

Ана с усилием села, морщась от боли. Наверняка пойдут синяки.

— Я не стеклянная. Нехорошей любви не бывает. Но… — Она обвила его шею руками и выдавила страдальческую улыбку. — В данных обстоятельствах меня радует, что это происходило в доме.

Он с радостью прижал ее к себе, провел руками по бедрам.

— Какая у меня свободомыслящая соседка.

— Это я уже слышала. — Ана испытующе куснула его за нижнюю губу. Помня, с каким удовольствием чувствовала его губы на лице и горле, принялась лениво водить губами по его лицу и шее. — К счастью, мой сосед хорошо разбирается в страсти. Сомневаюсь, чтобы что-нибудь его шокировало. Даже если я признаюсь, что часто фантазировала, воображала его, лежа одна ночью в постели.

Невозможно, но в глубине его естества вновь шевельнулось, задымилось темное желание.

— Правда? Что ж это за фантазии?

— Как заставить его прийти ко мне в постель. — Губы приникли к ее плечам, дыхание участилось. — Как он приходит, словно инкуб[12]в ночи, когда гроза гремит в воздухе. Вижу глаза цвета кобальта при вспышке молнии, знаю, что он меня хочет так, как никто никого никогда не хотел и не будет.

Прекрасно понимая, что, если что-нибудь сейчас не сделать, они так и останутся лежать на лестнице, он схватил ее на руки.

— Не могу зажечь для тебя молнию. Она улыбнулась.

— Уже зажег.

Позже, много позже они сидели в разоренной постели и ели при свечах пиццу. Ана потеряла счет времени, не желая знать, полночь сейчас или близится рассвет. Они занимались любовью, болтали, смеялись, снова занимались любовью. Не было в ее жизни ночи прекрасней. Какое значение имеет время?