— Тебе не дают покоя прыщавые подростковые комплексы. Чтоб шокировать какую-нибудь дешёвую проститутку, готов башку об стенку разбить.

— Агеев, знаешь чего? Расскажи жене, как Кристинка пиво пила. Быть может она поймёт, чего ты от неё хочешь.

Рядом прошла, надменно виляя попой, официантка, похожая на Мэрилин Монро. Мельникова она приветствовала холодным кивком. Поглядев ей вслед, Агеев сказал:

— Ты думаешь, я не знаю, из-за чего ты сегодня щедрый такой?

— А я всегда щедрый. Но если ты полагаешь, что тебе есть что сказать, — скажи.

— Хорошо. Ты зря Алимова ставишь на уши.

— Почему?

— Он с Руденко спелся конкретно.

У Мельникова раздулись ноздри.

— А, ерунда. Прохоров не позволит им посадить меня на пять лет. Он мечтает упечь меня на пятнадцать.

— Если он это сделает, — я скажу, что он прожил жизнь не зря.

Закурив, Мельников сказал:

— Не тебе, Агеев, судить о том, кто как прожил жизнь.

— Это точно! Был бы я умный…

— Я не про ум.

— А про что? Про совесть? У нас такой малины, как у вас, нету.

— Знаю. У вас — клубника со сливками. Но в последнее время вас с какого-то перепугу на человеченку потянуло. Это не хорошо, мой друг. Скотство это.

— Давай-ка выпьем ещё, — предложил Агеев, беря бутылку, — один мой друг тоже бредит между первой и второй рюмкой. Потом — нормально всё.

Выпив, Мельников позвонил Мурашову, который возглавлял опергруппу на Второй Боевской. Затем — Прохорову. Агеев тем временем, вновь наполнил бокалы. Ответив на вопрос Мельникова: «Ну что, ФСБ, контролируешь ты процесс или уже ни хрена ты не контролируешь?», он спросил:

— Как ты думаешь, сказал Баранов этим придуркам, что они — на крючке или не сказал?

— Не знаю, какая разница? Это мы у них на крючке, у этих придурков. И не сорвёмся. И они это знают. Вздумаем дёргаться — будем сразу вышвырнуты на берег. Лишь чудо может переломить ситуацию. Но на чудо я не рассчитываю. Удача любит бесстрашных психов, так как сама она — полоумная проститутка. С такими, как мы с тобой, ей — тоска. Допьём.

Допили.

— А кто из них, по-твоему, лидер? — спросил Агеев, прикуривая.

— Кирилл, — ответил оперативник, вороша вилкой салат из морепродуктов, — Серёжа — злой недоумок и недоучка. Бесперспективный осколок эпохи дикого рынка. А Кирилл — аферюга с бульдожьей хваткой и бонапартовскими замашками. Отец дважды его отмазывал от уголовных дел. Один раз — за махинации с акциями Газпрома, а другой раз — за организацию финансовой пирамиды. Этот удачу из рук не выпустит. Серёгу он с детства знает. Они вдвоём рыбу ловят, шмаль курят и баб …. Серёга в руках его — пластилин.

— Но переговоры то он ведёт.

— Это говорит о том, что он даже не знает, куда Кирилл дел дискету. В противном случае, тот ему не доверил бы эти переговоры. Чего, пить будем? Ленка, иди сюда!

— Не смей меня лапать, — тихо предупредила Ленка, приблизившись.

— Почему?

— За соседним столиком мой жених сидит!

— Ну и что? Я ж тебя легонько полапаю.

— Отвали, придурок ты пьяный! На … мне здесь драка ваша нужна?

— Так скажи ему, чтоб он не махал тут своими нитками.

— Я сказала — руки не распускать!

— Вот злюка! Просто змея какая-то. Ладно, слушай, скажи Петровичу, что нам девки срочно нужны.

— А сколько?

— Сколько? Агеев, ты остаёшься?

— Вряд ли.

— Ну и дурак! В твои девяносто лет, хотя ты и выглядишь на восемьдесят девять, бесплатный секс стоит куда больше двух сковородок, которые жена расфигачит завтра об твою голову.

Довод показался Агееву убедительным. Он сказал:

— Гуляем.

— Тогда две девки нужны, повернулся Мельников к Ленке, — но мы часок ещё посидим. Принеси нам графинчик водки.

— Как дела, мент? — поинтересовался Агеев чуть погодя, когда уже пили водку.

— Мельников разозлился.

— Какова наглость! Я из-за него, суки, чуть погон не лишился, а он ещё спрашивает, как у меня дела! Да если б не ты со своей дискетой, я брал бы сейчас мокрушника с эшелоном улик, а не занимался хрен знает чем!

— А главное, — ты не ссорился бы с Борисом Абрамовичем, плаксиво издеванулся Агеев. Мельников очень пристально поглядел на него.

— Ты думаешь, он — злопамятный?

— Да не очень.

Подошла Ленка, чтоб сменить пепельницу. На этот раз Мельников вовсе не обратил на неё внимание.

— Ты похож сейчас на Руденко, сказал Агеев, дождавшись её ухода.

Рот Мельникова болезненно искривился.

— Плохи мои дела.

— Да ладно, расслабься. Я пошутил.

— Да я — не об этом!

— Тогда о чём?

Мельников задумчиво съел кусок осетрины и объяснил:

— Березовский — крайне порядочный человек. Не смейся! Он человек порядочный. Если он Серёге пообещает, что я его не возьму, это значит, — я его не возьму.

— Мельников! С Березовским я знаком лично. Он — не порядочный человек.

— Да это — не главное.

— А что главное?

Мельников помолчал, сверля собеседника пьяным взглядом, и произнёс:

— Вся эта история — сеть абсурдов и с каждым часом во мне растёт ощущение, что никто из смертных не разорвёт эту цепь, так как её выковал либо чёрт, либо — Березовский.

— Приехали, твою мать!

— Да мы там и были!

— Нет, ты вчера говорил другое.

— Гениям свойственна стремительная эволюция взглядов. Посуди сам: какой-то придурок из-за какой-то фигни застреливает искуснейшего убийцу, вооруженного «Парабеллумом», расшвыривает улики по комнате, оставляет свидетеля, ускользает с добычей от пятерых чеченцев, сходу расшифровывает Кудрявцева и Лоскуткину, ничего не предпринимает, зная, что его вычислили — он даже не паникует, этот придурок! И он, этот идиот, без малейшей дрожи держит за горло высшую власть огромной страны — с ядерным оружием, чёрт возьми, и, ни МВД, ни ФСБ, ни русская мафия, ни чеченская ни черта не могут с ним сделать! Все эти ведомства…

— Лихо ты приравнял, — заметил Агеев.

— Ах, извините! Простите! Я задел вашу офицерскую честь! Сравнил вас с Барановым! Конечно, вы — не Баранов. Вы — Долбогрёбов!

— Ты бы лучше сказал какой-нибудь тост.

— Это и есть тост, — сказал Мельников, потянувшись к бокалу. Но тут его телефон заиграл мелодию. Мельников неохотно вышел на связь.