– Расскажи мне о ритуале, который меня оживил, – попросила Клио.

Она мало говорила в эти дни – собственная речь казалась какой-то неправильной. Будто ее губы замерзли на холоде и теперь никак не могли отогреться и четко произносить слова. К тому же… что ей говорить? Спасибо, что вернули? Ничего страшного, что ваши чары лишили меня глаз?

С телом еще хуже. Порой Клио сама себе напоминала куклу, брошенную сразу нескольким нищим детям. И теперь они тянут ее в разные стороны, торопясь отобрать, поиграть. Порой оно просто отказывалось подчиняться, притворяясь кулем муки. Клио то внезапно переставала чувствовать собственные руки, то на ровном месте подворачивалась нога, то пропадали болевые ощущения. А когда возвращались, Клио обнаруживала, что, желая ощутить хоть толику тепла, подставляет руки под кипяток, который лился из крана с выкрученной до упора сущностью огня.

– Связь между душой и телом слишком долго была потеряна, – объясняла Саманья, покрывая ушибы и ссадины толстым слоем остро пахнущей мази из перемолотых листьев, целительной змеиной крови, толченых костей и… богиня знает чего еще.

Сейчас же отвечать на вопрос она не спешила. Пока Саманья готовила очередное магическое средство, которое поможет ее душе примириться с тем, что отныне у нее есть хрупкое смертное тело, Клио пыталась представить, как выглядит дочка бокора. Наверняка она очень красива. Высокая, с гладкой смуглой кожей и широким полногубым ртом. Она носила длинные дреды – это Клио выяснила, когда Саманья, склонившись над ней, лежащей на постели, вешала на шею гри-гри. Одна из тонких косиц мазнула по запястью, и Клио схватила ее плохо слушающимися пальцами, как новорожденный хватается за большой палец мамы или врача.

Это воспоминание было одним из первых в новой жизни Клио, в новом для нее – темном, невидимом – мире живых.

– Зачем тебе это? – глухо спросила Саманья, и Клио в очередной раз отметила, какой у нее диковинный, но интересный говор.

– Если я узнаю, – чуть помедлив, ответила она, – может, чуть меньше буду чувствовать себя мертвой. И чуть больше – воскресшей из мертвых.

Не смогла бы объяснить лучше, но Саманье этого не требовалось.

– Ну что же. Перво… Как вы это говорите? Перво-наперво, мы призвали Папу Легба.

– Подожди, – нахмурилась Клио, приподнимаясь на локтях и принимая удобное положение. – Морриган говорила, вы взывали к Барону Суббота.

– Самеди, да. Но прежде чем призвать кого-то из Лоа, мы призываем Папу Легба. Он – проводник. Нет. Как это говорится? Посредник. Без его участия связи с Лоа не произойдет.

– Он тоже требует… плату?

Саманья хрипло рассмеялась.

– Задобрить его несложно – кофе, сладости, ром да сигары. Но для призыва нужны верные слова и знаки.

Она рассказывала, что за веве чертила на полу и о чем просила пришедшего на зов Папу Легба. Но ни на миг не прекращала свой ритуал. Порошки сыпались в чашу, травы мололись и смешивались с глиной (по ощущениям на коже от мазей Саманьи) и водой.

– Значит, Барон Самеди вдохнул в меня жизнь?

– Да, но этого могло не случиться. Ты не нашей крови, не нашей веры, но он решил, что ты заслуживаешь жизни.

Сердце на миг перестало биться, будто она снова оказалась в мире теней. Дану не сочла Клио достойной, а Лоа вуду, источник полуночной магии… счел. Она тяжело сглотнула.

– Почему? Как он понял, что я этого заслуживаю?

– Спустился в мир теней и взглянул на твою душу. Ты не видела его там? Не помнишь встречи с ним?

Клио безотчетно поежилась.

– В мире теней со мной говорил только демон.

Она помолчала, представляя Барона Субботу, каким знала его из книг: в черном смокинге, в высоком цилиндре и с тростью в руках.

– Если он решил, что я не заслуживаю смерти, значит… – было неловко спрашивать, но Клио все же договорила, – у меня чистая душа?

Недвусмысленное молчание Дану, отказ забирать ее с собой оставил след на душе. Тонкую, с волосок, но глубокую рану. И неважно, что стало тому виной: прошлое Бадб, кровь Блэр или родовая полуночная магия.

Божество, которому Клио шептала молитвы под одеялом, боясь, как бы не услышала мама, ее отвергло.

– Кто сказал, что Барон Самеди спасает лишь чистые души? – хохотнула Саманья.

Клио нахмурилась.

– Тогда зачем он меня вернул?

– Может, он просто нашел тебя достаточно интересной. Чтобы, оставив печать на твоей душе, наблюдать за тобой.

Совсем не такое объяснение Клио хотела услышать. Наверное, она должна быть просто благодарна за то, что Лоа спас ее… по той или иной причине. Но желание узнать правду, какой бы она ни была, вместо того чтобы гадать на кофейной гуще и разгадывать мистические знаки, не уйдет. Свернувшись на глубине, оно будет зудеть, царапать, вызывая не боль, но мучительное любопытство. Неутоленную жажду интереса.

– Ты… поклоняешься ему?

Саманья покрывала ее грудь тонким слоем теплой травяной кашицы. Горьковатый запах щекотал ноздри и вместе с тем почему-то успокаивал.

– Самеди? Нет. Ему поклоняется мой отец.

– А ты?

– Как и большинство знахарок – а я, что бы ни думал Доминик, не целительница, а знахарка – Маман Бриджит.

– Супруге Самеди, да?

– Верно.

– А ты… ты давно…

На заплетающемся языке вертелись десятки вопросов, но Клио поняла, что если и задаст их, то не сейчас. Веки отяжелели, мысли запутались.

– Тебе надо поспать, – ласково произнесла Саманья.

Страх, что по ту сторону сна ее будет ждать мир теней, захлестнул на мгновение ледяной волной. Но на этот раз магия Саманьи или магия самой Маман Бриджит оказалась сильней.

По возвращении в Кенгьюбери Морриган пришлось сменить роскошное платье, которое уместно смотрелось только в Пропасти или на костюмированном балу, на наряд охотницы из белой кожи. Нацепив на пояс плеть-молнию, она направилась к месту встречи с Ником.

Осмотр тела предположительно еще одной жертвы убийцы Клио ничего не дал. Как и сказал Ник, никаких следов насилия: ни царапин, ни ран, ни повреждения внутренних органов. Просто в один ужасный миг сердце тридцатиоднолетней женщины вдруг перестало биться. Эксперт разводил руками, чтицы в рисунке тэны на спектрографии ничего толкового рассмотреть не смогли.

Даже зная, что ничего не обнаружит, Морриган вместе с Ником наведалась в квартиру жертвы. Ниам О`Ди жила одна и весьма скромно. Вечеринок, по словам соседей, не устраивала, гостей не приглашала. Ее и видели только тогда, когда она уходила на работу или возвращалась домой. Все остальное время Ниам предпочитала проводить в одиночестве. Судя по обширной библиотеке, она, заядлый книголюб, коротала часы за чтением. Быть может, как Клио когда-то – с кружкой горячего чая в руках.