Когда она заговорила, ее голос был тихим, чуть громче шепота:

— Вы позволили мне увидеть вас обнаженным уже после того, как узнали, кто я.

Голос Розали был тихим, но он дошел до ушей тетушки Белльвилль, и она навострила одно из них, подхватывая самое интересное слово:

— Обнаженным? Кто был обнаженным?

Флетчер повернулся к своей тетушке:

— Я прошу извинения, дорогая тетя, мы смутили вас? Я все объясню. Видите ли, Билли — это вовсе не Билли. Он — Розали. На самом деле она — Розали. Вы простите меня, но мне чертовски сложно изъясняться понятно со всеми этими «он» и «она». Так вот, похоже, поскольку я не появился на ферме Хиллтоп, чтобы предъявить права на свою подопечную, не зная, что она у меня есть, как вы помните, — моя подопечная решила, по своим причинам, которые я хотел бы все-таки узнать, сам прибыть в Лейквью. Она сделала это под маской Билли Смита, позже известного как Билли Бэлкем. Впрочем, не забивайте этим себе голову, мадам, поскольку все, что вам необходимо знать, это то, что это восхитительное, хотя и немного запылившееся создание перед вами есть не кто иной, как Розали Дарли, сестра Уильяма, моя подопечная и в скором времени моя жена.

— Ваша жена?

Это возглас, в высшей степени громкий, прозвучал одновременно с двух сторон — от Розали и от Лезбриджа, который так забылся, что стоял уже не более чем в трех футах позади Флетчера.

К несчастью, дворецкий не встал достаточно близко для того, чтобы сделать нечто большее, чем увидеть, как тетушка Белльвилль, вместо того чтобы присоединиться к возгласу «Ваша жена!», пронзительно и трагично вскрикнула: «Мой золотой потолок!», перед тем как свалиться на диванные подушки в глубоком обмороке.

Вечер завершился вскоре после того, как тетушку Белльвилль привели в чувство. Она, заметив около себя Розали, увела юную леди из желтого зала, оставив там Бэка, который прочел своему другу краткую лекцию о несостоятельности веры в то, что хотя бы у одной женщины в этом мире есть доля чувства юмора.

Почти все утро следующего дня никто из обитателей Лейквью, кроме слуг, не появлялся внизу, благодаря своему положению, позволяющему завтракать в своих комнатах. В этот день все воспользовались данной роскошью, надеясь, что это простое решение позволит избежать нежеланных встреч с кем-нибудь, кто захочет вдруг позвенеть колокольчиком над твоей головой или щелкнуть тебя по носу.

Лейквью приобрел все непривлекательные черты укрепленного лагеря, в котором женщины усиленно окопались против мужчин, включая большого политика Лезбриджа, который испытывал теплые чувства к Флетчеру, даже тогда, когда тот сыграл роль главного злодея.

— Я думаю, это будет великолепно, сэр. Позвольте мне первым поздравить вас с приближающимися свадебными торжествами, — сказал Лезбридж прошлым вечером, после того как все, кроме Флетчера, покинули желтый зал.

— У нее еще будет время обдумать это свалившееся на нее тревожное событие, — бодро продолжал Лезбридж. — Я уверен, ваша тетя определенно оценит множество положительных моментов, связанных с этой непредвиденной ситуацией.

Флетчер отправился в кровать, обдумывая слова Лезбриджа. Ему не могло прийти в голову, что его предстоящая женитьба может быть «тревожным событием». Незадолго до полудня Флетчер появился в желтом зале. Он входил осторожно, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не притаился в засаде.

Вызвав Лезбриджа с помощью звонка, он сел в свое любимое кресло и стал ждать дворецкого, чтобы тот принес ему газету, которая, как оказалось еще утром, сначала была перехвачена Розали.

Для человека, прожившего несколько недель в стойле, думал Флетчер, его будущая невеста довольно быстро освоилась с ролью хозяйки дома, чувствуя себя достаточно свободно для того, чтобы послать за газетой.

С дымящейся чашкой кофе в правой руке Флетчер откинулся на спинку кресла и открыл газету, надеюсь найти что-нибудь, что заинтересовало бы его, отвлекая его мысли от суеты, которая происходила за дверью тетушки Белльвилль.

Он прочел о серии недавних празднеств, устроенных Принни в честь высоких иностранных гостей, которые занимали слишком много места в городе; затем покачал головой, заметив небольшую, хорошо спрятанную заметку о положении ветеранов, вернувшихся с войны, к которым относились как досадным нарушителям спокойствия и которые уже долгое время не могли получить причитающееся им жалование из казны, изрядно оскудевшей, сначала из-за войны, а теперь из-за излишеств принца-регента.

Флетчер просмотрел анонимную, несколько непристойную историю о леди Д. и статном гусаре, лорде В. у «Альмака»[8], после чего, перевернув страницу, обнаружил перед собой дыру размером с десертную тарелку в самом центре газеты.

— Что это такое? — возмутился он вслух, обращая внимание на то, что дыра была скорее прорвана, чем прорезана, и что она была проделана скорее умышленно, чем случайно. «Розали», — заключил он через мгновение.

Розали Дарли сделала это. Она надругалась над его драгоценной газетой, его единственной связью с миром за пределами Озерного края. Неужели не было достаточно того, что в этой недельной давности газете новости успевали обрасти бородой к тому моменту, когда он получал ее?

Неужели не было достаточно того, что он ждал больше часа уже после того, как газета была доставлена в Лейквью? Ей нужно было усугубить оскорбление, сжевав целый огромный кусок газеты, перед тем как вернуть ее ему, хозяину дома?

— Лезбридж, — закричал он, заставив дворецкого вбежать бегом в зал. — Посмотрите на это! — Флетчер просунул свой кулак в дыру в его драгоценной газете и растопырил пальцы. — Что означает это кощунство? Господи, неужели не осталось ничего святого?

Дворецкий, который только что стоял за дверью, уже ожидая подобного призыва, хорошо зная при этом собственническое отношение хозяина к газете, вытянулся по струнке, задрал подбородок и быстро переложил вину по назначению.

— Это все мисс Дарли, сэр, — сказал он, каким-то образом сохраняя вид, преисполненный собственного достоинства, при этом продавая Розали ради спасения собственной шкуры. — Что-то в этой газете, должно быть, привлекло ее внимание, сэр. Я надеялся, что вы не заметите.

— Не замечу?! Черт возьми! Как я могу этого не заметить? — взорвался Флетчер. — Его рука все еще была продета сквозь газету. Он встал и рассерженно зашагал по комнате, потом остановился. Его челюсти были сжаты, а серые глаза пускали стрелы, которым недоставало мишени.

— Мне нужен этот кусок газеты, — заявил он, как ребенок, который только что потерял воздушного змея, подхваченного порывом ветра. — Лезбридж, сейчас же поднимитесь наверх и скажите мисс Дарли, нет, потребуйте, чтобы мисс Дарли, чтобы она вернула этот клочок бумаги мне.