Тут она расплакалась.

– Да, – говорит, – сережки были, и те бандюги их отобрали… прямо с мясом вырвали… его подарок, память о Володечке…

И описала мне те сережки.

Судя по всему, немалой цены, бриллиантовые, старинной работы. Я с ее слов составил описание и тоже раздал по скупкам – может, где всплывут. Вещь редкая, приметная, ни с чем не спутаешь. Только так они нигде и не всплыли».

Лиля перевернула листок и взглянула на хозяина кабинета.

Зеленый смотрел перед собой, как будто увидел привидение. Или мысленно вернулся в прошлое.

– Что с вами, Владилен Макарович?

– Да так… просто вспомнил вдруг то время… это я то, что вчера было или даже сегодня, не помню, а давние дела часто вспоминаются. Ярко, подробно, как будто прямо перед глазами. Вот и сейчас вспомнил тот год. Пятьдесят восьмой. Я тогда еще мальчишкой был, подростком, так что многого не понимал, но кое-что замечал. И видел, что у родителей моих что-то не так. Все время они ссорились. Отец мой из-за «призраков» и особенно из-за дела полковника Пастухова сам не свой стал, на работе пропадал сутками, да и когда домой возвращался – все равно что нет его. Мыслями где-то в другом месте. Мать за это очень на него сердилась, а он ничего с собой поделать не мог. Очень уж его то дело зацепило. Гонялся за этими «призраками», ночей не спал – и все впустую. Словно и правда призраки – никак их найти не удавалось, а нападения продолжались. А потом, месяца через три-четыре после убийства Пастуховых, одного из «призраков», Леху по прозвищу Бритва, нашли на улице мертвым. Судя по всему, свои же зарезали. То ли добычу не поделили, то ли еще что. Вряд ли мы узнаем. И после этого «призраки» немного затихли, нападения реже стали. А еще через год была на Сенной облава, и во время нее тяжело ранили одного ферта. То есть блатного. Отвезли в больницу – в ту же, на улице Двадцать Пятого Октября, и там опознали. Это был Чалый, главарь «призраков». Ну, отец мой, как узнал об этом, тут же в больницу поехал. Чалый уже при смерти был, но отец как-то все же сумел его разговорить. В этой папке должна быть запись того предсмертного разговора.

Лиля просмотрела содержимое папки и действительно нашла лист, на котором было написано: «Предсмертные показания главаря шайки «призраков» Василия Чалышева, по прозвищу Чалый, записанные с его слов сотрудником угрозыска Макаром Зеленым».

Дальше шли мелкие, торопливые, словно наползающие друг на друга строчки:

«Чалышев тяжело ранен, врач сказал, что медицина бессильна и жить ему осталось всего несколько часов. Однако находится в сознании. Сначала ни в какую не хотел со мной разговаривать, сказал, чтобы дали спокойно умереть.

Но потом вдруг переменил решение. Сказал, что у него есть сын лет десяти, жил у тетки на Охте, но недавно пропал, сбежал из дома.

– Найди его, начальник! Проследи, чтобы не пропал мальчишка, не попал в банду, не погиб ни за понюх табаку! Особенно чтобы не попал он к Пауку!

Паук этот – старый матерый уголовник, который подбирал на улицах безнадзорных детей и использовал их при грабежах: в форточки запускал, чтобы квартиру открыть, или еще как, а потом убивал, чтобы следов не оставлять.

Я обещал, что все сделаю, найду его сына и прослежу за ним. Слово ему дал. Но за это он должен был все мне рассказать про убийство полковника Пастухова.

– Ладно, – говорит, – расскажу. Но только запомни: если подведешь меня, если не найдешь сына – с того света тебя достану! Можешь не сомневаться!

И начал рассказывать.

На квартиру полковника их навел один приезжий ферт, бандит-одиночка. Кличка его – Чистый Фраер, и приехал откуда-то с запада – то ли из Прибалтики, то ли из Калининграда. А больше про него никто ничего не знает. Кличке своей он и правда соответствует – всегда хорошо одет, чисто выбрит. Часто носил офицерскую форму. Но жестокий, безжалостный – просто зверь.

Я усмехнулся:

– Не тебе, Чалый, это говорить!

– Твоя правда, я тоже, конечно, не ангел, но с Чистым Фраером не сравнивай… ему человека зарезать – все равно что папиросу раскурить! В общем, навел он нас на ту квартиру. Сказал, что там барахла дорогого немерено. И что весь хабар, какой мы там возьмем, – наш, а ему только одна вещь нужна. Сережки старинные. Вот их он себе возьмет, а остальное – нам… Короче, пришли мы к той квартире. Чистый Фраер – в офицерской форме, встал перед дверью, в руках у него какой-то конверт, мы с Лехой, кто в чем, у него за спиной прячемся. Фраер позвонил. За дверью голос: «Кто?» – «Откройте, товарищ полковник, вам пакет из штаба округа! Получите и распишитесь!» Полковник и открыл. Чистый Фраер ворвался, наган ему в живот ткнул, мы следом вбежали, дверь за собой закрыли. Полковник крикнул: «Нина, звони…» – договорить не успел, фраер ему рот кляпом заткнул, руки связал, а мы по квартире пробежали, жену схватили, тоже связали. Она еще и испугаться толком не успела. А домработница, тетка немолодая, сдуру рванула на Леху с чугунной сковородкой, так он ее наганом по голове стукнул, она и сомлела тут же на кухне на полу. В общем, не обманул Фраер – барахла ценного в той квартире и правда много было. И серебро, и золото, и брюлики, и прочие дорогие вещички. Мы собрали все самое дорогое, хотели уже смываться, но Чистый Фраер ни в какую. Хочет найти те сережки – и все тут! Квартиру перерыл – нет. Хозяева, связанные, в комнате сидели – Фраер их пытать начал. Не знаю, где такому научился, но только говорю тебе – я не ангел, но у меня и то в глазах потемнело, когда я увидел, что он с ними делал. Никогда такого не видал. Леха Бритва тоже тот еще головорез, каких поискать, не зря у него такая кликуха, но тут смотрю – и его проняло похуже, чем меня, аж глаза побелели. Говорит Фраеру: «Не могу больше на это смотреть, кончай уже их скорее!» А Фраер на него только рявкнул: «Не мешай! Не можешь смотреть – не смотри, своими делами занимайся!» И продолжил хозяев мучить, будто ему это в удовольствие. Только и сам, видно, утомился, отошел на минутку воды попить – тут Леха не выдержал и прикончил хозяина с хозяйкой, чтобы прекратить их мучения. Чистый Фраер вернулся, увидел – прямо озверел, хотел Леху застрелить, я его еле остановил. Все равно уже уходить пора было. В общем, ушли мы тогда с большим хабаром, а все равно без радости. Но Фраер, видно, что-то у полковника выпытал, потому что план в голове держал. Дело, говорит, не закончено, есть еще ниточка… А через пару дней на улице возле Сенной прихватили мы с ним девчонку и увидели у нее в ушах те самые сережки, которые Чистый Фраер искал. Вырвали из ушей, а тут менты подоспели, мы и дали деру, да, видно, в суматохе одну серьгу потеряли. Ух, он ругался, зубы собственные чуть в пыль не искрошил! А потом, смотрю, с Лехой Бритвой что-то не то творится. Заговариваться стал, смотреть как-то странно, будто привидение увидел. Я его спрашиваю: «Ты чего?» А он: «Все тех двоих вспоминаю, полковника с женой. Они мне каждую ночь видятся, и даже днем от них покоя нет…» Я и подумал: подведет меня Бритва! Сдастся ментам и заложит нас с потрохами! А мне под вышку идти не очень хотелось, так что стал я думать, как бы Лехе рот заткнуть. Прирезать его? Так не среди бела же дня, а так он осторожный, опытный, никого к себе не подпустит. А как-то раз встретил Леху на Васильевском острове. Смотрю, идет сам не свой. Меня даже не заметил, мимо прошел. Я его окликнул: «Леха, ты что здесь делаешь?» Он вздрогнул, узнал меня, в подворотню отвел, по сторонам оглядывается, вижу – явно не в себе. Я его спрашиваю: «Ты чего, наширялся или выпил чего?» А он мне: «Нам, Чалый, нет спасения! Мы с самим Сатаной связались!» Я ему: «Ты чего, Леха, несешь? С каким еще Сатаной? Я в эти старушечьи дела не верю! Ты чего, в церковь, что ли, ходишь?» А он мне: «Чистый Фраер – он и есть Сатана!» Я смотрю – точно, крыша у Лехи поехала! Говорю ему: «С чего ты взял?» А он: «С того и взял, что своими глазами видел, как Фраер сквозь стенку прошел! Я шел за ним от Андреевского рынка, хоронился, чтобы он меня не заметил. Ты знаешь, я умею незаметным делаться. Прошли мы по Большому проспекту, до самой Тринадцатой линии, где пожарная часть. Там Фраер в дом вошел – большой, кирпичный, как раз напротив той пожарной части. Я немножко выждал – и тоже туда вошел. Там справа в подворотне лестница вниз, в подвал. И смотрю – Фраер по этой лестнице спускается. Я тихонько за ним…» Леха снова по сторонам огляделся, видно, что страшно ему. Я хотел было его тут же, в подворотне прирезать, а только любопытно мне стало, в чем там дело с Чистым Фраером. Дальше Леха на шепот перешел: «Спустился, значит, он по лестнице, вошел в подвал. Там печка большая, голландская, он к ней подошел, руки протянул – я думал, погреться хочет, на улице холодно. А только он как до печки дотронулся, так и пропал!» – «Как это пропал?» – спрашиваю. «А вот так – только был, и уже нету! Я к той печке подошел – ничего там нет, ни двери, ничего такого. Ровная стенка и печка. И Фраера нет, как не было. И подвал весь я обошел – ни души. Так что точно тебе говорю – Сатана он!» Само собой, я в эти бредни не поверил. Точно, думаю, Леха наширялся или накурился чего. А только после того случая я его больше не видел. Живого то есть не видел. А видел уже мертвого. Зарезали Леху через два дня после того разговора. Зарезали на Васильевском, как раз на Тринадцатой линии, во дворе его и нашли, лежал в углу, рогожкой прикрытый…»