Наконец все заканчивается. С победоносным криком Дарья извлекает на свет сердце, пульсирующее, неровной формы. Человек, который придумал назвать «сердечком» форму из двух полукругов, наверное, был извращенцем.

Женщине в шубе плохо. Она валится на пол тут же, попутно задевая стеклянные бутылки с оливковым маслом, которые, как домино, валятся с полок и болезненно-желтыми пятнами растекаются по плитчатой поверхности.

– Полицию, полицию кто-нибудь вызвал?!

– Да щас-щас, погоди. Какой там номер?

– Ребята, вы что, больные, такое на телефон записывать?! Немедленно прекратите снимать! Долбанулись, что ли?

– Заведующая где? Администратор!!!

Сюрреалистическое кино ужасов, которое разворачивается посреди районного супермаркета, похлеще всего, что до этого в кинотеатрах видели все его свидетели. Потому что это реальность, а не набор спецэффектов и сценарных приемов.

Кровь любопытной осьминожкой вытекает из-под ботинок потерпевшего. Какое-то время он еще держится на ногах, но затем ничком валится на пол. И в отличие от женщины в шубе сам уже никогда оттуда не встанет.

На Дарье в общей сложности висит уже пяток смельчаков, но любые усилия бесполезны. Дело сделано, человек устранен. Какое-то время, пока все пытаются осознать произошедшее, в торговом зале стоит могильная тишина, но вскоре все вновь приходит в движение.

Бабушка осторожно тыкает мертвого мужчину палкой, но тот никак не реагирует.

Сердце в руках у Дарьи все больше и больше напоминает просто шмоток мяса из соответствующего отдела супермаркета. Это же не по-настоящему, это все неправда.

В довершение всей этой фантасмагории Дарья стряхивает с себя незнакомых мужиков вместе с охранником, как дерево стряхивает листву перед наступлением холодов. Никто не мешает ей выйти из магазина. Не может, даже если захотел бы.

Полицейская сирена уже близко, и Дарья вспоминает, как тогда, на пороге частной школы, она слышала те же самые сигналы и внутри нее не шевелилось ни единого нерва. Так и сейчас она просто идет в сторону стеклянных дверей, садится в припаркованную тут же машину и вставляет ключ в гнездо зажигания.

Всюду кровь, не ее, но все же. На руках, на пальто, уже и на сиденье машины. Будучи в состоянии шока, Дарья ловит себя на странной мысли, что прикидывает, как потом все это дело отмывать.

«Хорошо, – думает она, – что завтра выходной. Мальчиков в школу везти не надо. А дальше как-нибудь разберемся».

Надо позвонить Льву, но это потом, когда она отъедет достаточно далеко. Не важно, что она ему скажет: главное, чтобы он обо всем знал. Уж он-то придумает, как выпутаться из этой истории.

Тоненький красный проводок отлипает от внутренней стороны ладони и падает вниз, к педалям. Дарья уже успела позабыть, что мужчина носил на себе какой-то аппарат. Сердечник, что ли?

Вот так вот, убила беззащитного человека. Взяла и голыми руками – не ножом, не пистолетом – распорядилась чужой жизнью.

Впереди светофор. Дарья успевает затормозить только в последний момент.

У автомобилистов и пешеходов вокруг жизнь идет своим чередом. Вот школьница выгуливает собаку на поводке-шлейке. Собака маленькая еще совсем, ей явно предстоит вырасти в громадную псину. А вот в соседней машине сидит женщина с короткой стрижкой и серьезным, почти каменным лицом. Слушает новости, наверное.

И тут Дарью ударяет. Мысленно она отматывает события назад, к тому моменту, как впервые увидела мужчину с шоколадной пастой и банкой консервов.

Он весь в долгах. Дома жена, маленький сын, даже младше, чем Артур с Олегом. Теща живет с ними тут же, в маленькой двухкомнатной квартирке, хотя, если быть до конца честными, это вообще-то ее квартира и есть.

Это старая больная женщина, страдающая ожирением и целым букетом сопутствующих недугов. Каждый день она смотрит – смотрела – на Борю своим орлиным взглядом и прикидывает, как съесть его печень.

– Ну и чего ты моей Натке дал? – вопрошает человеческая медуза, и пальцы-сосиски торчат в разные стороны, живя абсолютно самостоятельной жизнью. – Паразитируешь на ней только. Девять классов, бог ты мой! Да как тебя водителем автобуса-то взяли?

А Боря и сам не знал, как взяли. Так получилось, что приятель приятеля по гаражу что-то кому-то нашептал, что-то у кого-то спросил – и вот совсем скоро он уже крутил баранку и продавал билеты во время остановок. Все бы ничего, да тещу это, конечно же, не устраивало. На такую зарплату не то что семью – себя одного прокормить сложно. А Нато работать не могла, у нее инвалидность.

– Вы что, думаете, ребенок – это вам игрушка? – не унималась мать Наташи. – Или собачка какая? Да вы собачку взяли поиграть – выкинули на улицу. А ребенка куда выкинете? В церковь подбросите?

– Да ладно, мам, – Нато тяжело дышала, – справимся.

Бывшая спортсменка, пловчиха, сейчас эта женщина задыхалась от нехватки воды в легких и переизбытка матери в своей личной жизни.

– Справитесь вы, то же мне! Да вы без меня и дня не протянете! Кто Гришке бульон из потрохов варить будет? Из сада кто заберет? Что вы делать-то будете, когда я помру?

– Жить, – шептал Боря и правда в это верил.

Не то чтобы во всем была виновата ненавистная теща. Это была и его вина, что у Нато такая жизнь, что Гришка каждый день наблюдал, как заезженная пластинка Тамары Анатольевны никак не может остановиться.

Потом еще эти игры. Просто способ отвлечься, освежить голову. Сначала без денег, потом на незначительную мелочь. Постепенно суммы все увеличивались и увеличивались, пока не превратились у Бори в голове просто в цифру, про которую можно забыть, едва вечером в теплой кровати он закрывал глаза.

Уже дома, у подъезда, Дарья все никак не может заставить себя выключить мотор и выйти из салона. В голове крутится одна и та же мысль, и ничего уже не сможет заглушить ее до скончания веков.

– Я убила человека, – шепчет она, но от того, что слова произнесены вслух, легче не становится. – Господи боже мой, я убила человека.

Лоб касается руля в кожаной обивке. Как бы обо всем этом забыть. Как бы поскорее забыться.

– Ладно, забудь, что я сказала, – говорит Мара, склонившись над женщиной в байковом халате, но обращается при этом не к ней, а к стоящей позади сестре.

– Такое забудешь, сестрица!

Морцана стоит у раковины, забитой немытой посудой. На кончиках пальцев богини уселся таракашка и деловито шевелит усиками.

– Сама подумай: в этом нет никакого смысла.

Мать Лизы смотрит с непониманием. Она замирает – восковая фигура самой себе – и ждет, что произойдет дальше.