– Скажем так, – продолжил Бенсон, – человек – не единственная разумная форма жизни. Это доказано наукой. Но наука не признает, что существует сверхнаука, позволяющая человеку вступать в контакт с этими так называемыми ультралюдьми. С давних пор существовали тайные, по необходимости скрываемые практики, посредством которых можно глубоко погружаться в эти знания. Тех, кто ими пользовался, всегда преследовали. Среди так называемых магов прошлого было много шарлатанов – взять, например, Калиостро. Но другие, вроде Альберта Великого или Людвига Принна, не были обманщиками. Только слепой не увидит неопровержимых доказательств наличия этих потусторонних сущностей!

Бенсон рассказывал так увлеченно, что его щеки залились краской.

– Вот здесь, в «Книге Карнака», все написано. – Он ткнул тонким пальцем в лежавший перед ним фолиант. – И в других книгах тоже: в «Святейшей тринософии», «Ритуале Чхайя», «Инфернальном словаре» де Планси. Но люди не верят, потому что не хотят. Нарочно гонят от себя веру. С древнейших времен нам передавался лишь страх – страх перед ультрачеловеческими сущностями, некогда населявшими Землю. Что я могу сказать? Динамит тоже опасен, но находит применение. Господи! – воскликнул Бенсон, и его мрачные глаза вдруг загорелись странным огнем. – Вот бы мне жить в те времена, когда по Земле ходили древние боги! Я бы столько всего узнал!

Он остановился и почти подозрительно посмотрел на Дойла. Кадило тихо зашипело. Бенсон поспешно осмотрел шесть светильников. Те всё еще горели причудливым голубоватым пламенем.

– Мы в безопасности, пока они горят, – сказал он. – И пока пентаграмма не нарушена.

Дойл не сдержался и раздраженно нахмурился. Безусловно, Бенсон был сумасшедшим, но Дойл все равно разнервничался – и немудрено. Даже человека, привычного к напряжению, могут взволновать все эти фантастические ритуалы и безумные разговоры о чудовищных, как их там, ультрачеловеческих сущностях. Твердо решив как можно скорее положить конец этой комедии абсурда, Дойл погладил пальцем спусковой крючок.

– Я как раз вызываю одну из этих сущностей, – продолжил Бенсон. – Запомни: что бы ни случилось, не пугайся. Внутри круга тебе ничто не угрожает. Я призову божество, которому человечество поклонялось много веков назад, – Иода, Иода-Охотника.

Дойл молча выслушивал рассказы кузена о забытых тайных знаниях, сокрытых в древних томах и манускриптах. Бенсон говорил, что узнал много удивительного, почти невероятного, – но самой удивительной, пожалуй, была легенда об Иоде, Охотнике за Душами.

В стародавние времена люди поклонялись Иоду, у которого имелось много других имен. Он был одним из старейших богов, прибывших на Землю в дочеловеческую эпоху, когда древние божества странствовали среди звезд, а Земля была местом отдыха для этих удивительных путешественников. Греки знали его под именем Трофония, этруски приносили жертвы Вейовису, Живущему-за-водами-Флегетона, Огненной реки.

Этот древний бог жил не на самой Земле, и египтяне придумали ему весьма подходящее прозвище, в переводе означающее нечто вроде «Путешественник сквозь измерения». В пользующейся дурной славой книге «De Vermis Mysteriis»[13] Иода называют Сияющим Гончим, Охотником за Душами в Тайных мирах – то есть, если верить Принну, в других измерениях.

Души не привязаны к конкретному пространству, и, по словам фламандского колдуна, древний бог охотился за людскими душами. Охота доставляла ему чудовищное удовольствие; он загонял души, как гончий пес – напуганного зайца, но если умелый маг предпримет необходимые меры предосторожности, он сможет призвать Иода без опасности для себя и, более того, получить от него удивительные, но полезные услуги. Но даже в запрещенном труде «De Vermis Mysteriis» не содержалось заклинания для вызова Путешественника сквозь измерения.

Лишь после долгих и усердных поисков в малоизвестных криптограммах – таких как ужасный «Ишакшар» и легендарный «Старший ключ» – Бенсону удалось расшифровать заклинание, с помощью которого бога можно было призвать на Землю.

Кроме того, нельзя было предугадать, какой облик примет Иод; рассказывали, что он не всегда принимал одну и ту же форму. В Радажгрихе, колыбели буддизма, древние дравиды писали об Иоде с особым отвращением. Основой индийских верований была реинкарнация, и единственной истинной смертью индийцы считали смерть души.

Тело истлеет, рассыплется в прах, но душа будет жить в других телах, пока не станет добычей ужасного охотника Иода. Ибо Иод никогда не прекращает погоню, шептал Бенсон, и как бы ни бежала душа от Сияющего Гончего сквозь множество потайных миров, спрятаться от него она не сумеет. А для живого человека, не предпринявшего мер предосторожности, явление Иода во всем его устрашающем великолепии означает верную и быструю гибель.

– У этого есть параллели в науке, – заключил Бенсон. – В известной науке. Это синапсы. Области контакта нервных клеток, через которые проходят импульсы. Если в такую область поставить барьер и заблокировать импульсы, наступит…

– Паралич?

– Точнее, каталепсия. Иод извлекает из существа жизненную силу, оставляя лишь сознание. Мозг продолжает жить, хотя тело умирает. То, что египтяне звали жизнью-в-смерти. Они… Постой!

Дойл резко поднял глаза. Бенсон таращился в темный угол за пентаграммой.

– Чувствуешь какие-нибудь перемены? – спросил он.

Дойл помотал головой, потом задумался.

– Хотя… кажется, стало холоднее, – хмуро признал он.

Бенсон поднялся:

– Да, точно. Эл, теперь послушай. Не двигайся. Если сможешь, вообще не шевелись. Так или иначе, не выходи из пентаграммы, пока я не отправлю восвояси… того, кого призову. И не мешай мне.

Глаза Бенсона горели на бледном лице. Он изобразил левой рукой какой-то причудливый жест и низким монотонным голосом начал декламировать на латыни.

– Veni diabole, discalceame… recede, miser…[14]

Температура в комнате изменилась. Наступил лютый холод. Дойл задрожал и встал с кресла. Бенсон стоял к нему спиной и не заметил этого. Заклинание перешло в рифмованную абракадабру на незнакомом Дойлу языке:

Bagabi laca bachabe

Lamac cahi achababe

Karrelyos…

Дойл вынул из кармана черный короткоствольный пистолет, аккуратно прицелился и нажал на спусковой крючок.

Выстрел был негромким. Тело Бенсона дернулось, и он повернулся, изумленно уставившись на кузена.

Дойл сунул пистолет обратно в карман и отошел. Нельзя было допустить, чтобы кровь попала ему на одежду. Он внимательно следил за Бенсоном.

Умирающий противным звуком шлепнулся на пол. Руки и ноги слабо задергались, словно в чудовищной пантомиме, изображающей пловца. На всякий случай Дойл снова взял пистолет. Тут его заставил развернуться резкий звук, раздавшийся поблизости.

Из темноты за пентаграммой донесся тихий шепот, сумрачный воздух слабо всколыхнулся. В тихой комнате, казалось, подул легкий ветерок. Тьма в углу как будто зашевелилась, и шепот сразу стих. Дойл натянуто улыбнулся, опустил оружие и прислушался. После этого не раздавалось ни звука, пока металлический лязг не заставил Дойла посмотреть