Как ужасно чувствовать себя неумелой и неуклюжей. В школе она всегда была лучшей ученицей в классе. Арифметика, правописание, география, рисование — все давалось ей с поразительной легкостью. Она всегда считала себя умной, и теперь ей было нестерпимо слышать от своих нынешних учителей упреки в лени и незнании. Может, именно поэтому она сопротивлялась их поучениям и попыткам привить необходимые навыки и знания.

Она открыла рот, чтобы сказать Сент‑Мору об этом или хотя бы извиниться за свое поведение, но вместо этого не смогла вымолвить ни слова. Язык словно прилип к гортани, такой же бесполезный, как ее упрямство и гордыня.

Сент‑Мор громко вздохнул:

— Прежде чем вы примете какое‑то решение, пойдемте со мной, я вам кое‑что покажу.

Саймон решил показать Нелл картинную галерею. Возможно, он плохо объяснил ей все преимущества превращения в леди Корнелию. В галерее она все увидит своими глазами.

Когда они вошли туда, Нелл остановилась, пораженная, как и предполагал Саймон, сводчатым потолком и большими витражами напротив длинной стены, увешанной картинами.

— О Боже! — тихо проговорила она, оглядываясь по сторонам. Ее руки, словно маленькие испуганные существа, спрятались в складках платья.

Саймон же смотрел только на нее. Внезапно он отчетливо вспомнил, как она выглядела в то первое утро, когда оказалась в библиотеке. Тогда она была изможденной, грязной и с восхищением разглядывала потолочные фонари. На ее лице сиял такой восторг, что все не слишком красивые подробности ее наружности и одежды просто перестали существовать.

Вот и теперь ее лицо лучилось восторгом. В сочетании с ее скромным нежно‑розовым платьем блеск ее больших синих глаз воспринимался окружающими как проявление невинности — или бессодержательности. Так казалось Саймону. У Нелл он заметил пустой взгляд Китти.

Впрочем, на этом сходство с Китти заканчивалось. Тугой пучок кофейно‑каштановых волос никогда не мог бы принадлежать Китти, поскольку свидетельствовал о полном отсутствии тщеславия. Это была прическа девушки, опускавшей голову при входе в храм. Только тот, кто знал Нелл хоть немного, мог догадаться, что ее маленькие розовые губки, приоткрытые от восторга, скрывали острый язычок, способный произносить и оскорбления.

Саймон это хорошо знал.

Его маскировка Нелл не могла ввести в заблуждение. И от этого собственное раздражение показалось ему смешным.

— Это настоящий дворец! — тихо сказала она.

Когда их взгляды встретились, Саймон на мгновение перестал дышать. Не только гортанный говор отличал Нелл от сестры. Несмотря на недавнюю ссору, Нелл даже не пыталась скрыть своего восхищения картинной галереей. В мире Китти — в его мире — люди стремились казаться невозмутимыми.

Почему? Этот вопрос впервые всерьез заинтересовал его. Такое очевидное наслаждение заставляло его желать повторения. Ему хотелось еще раз доставить ей подобное удовольствие. Ему самому хотелось быть круглые сутки центром ее внимания и восхищения.

Подобное направление собственных мыслей начинало его тревожить.

— Это совсем не похоже на дворец, — мягко возразил Саймон. — Когда‑нибудь я непременно покажу вам Букингемский дворец.

Выражение восторга на ее лице слегка потускнело. Возможно, она ему не поверила.

— Каждая пара новобрачных должна быть представлена королеве, — пояснил он. — Следующий королевский прием состоится не раньше мая, но, — он сделал небольшую паузу, — если вы решите остаться в этом доме, мы обязательно побываем во дворце.

На лице Нелл мелькнула недоверчивая улыбка. Она не попалась на его удочку.

— Да вы спятили, — сказала она. — Вы что, хотите представить меня королеве?

Изумление, прозвучавшее в ее голосе, застало Саймона врасплох. На какое‑то мгновение он задумался над этой перспективой. Наверное, он и вправду сошел с ума. Даже если они в мае все еще будут мужем и женой — при условии, что суд признает ее законной дочерью графа Рашдена и брак с ней принесет желанное финансовое благополучие, — это вовсе не означает, что они будут вместе выезжать на светские рауты. Какой бы богатой она ни стала, она все же останется продуктом рабочего квартала лондонского Ист‑Энда, девушкой, выросшей в бедности и вынужденной самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Он даже представить себе не мог, чтобы ей могло понравиться вращаться в высшем свете.

Раз уж на то пошло, он не мог себе представить, чтобы она могла найти в нем самом что‑либо, достойное ее восхищения.

Эта мысль вывела Саймона из равновесия, и это его неприятно удивило. Что с того, что воспитание не позволяло ей по достоинству оценить мир аристократов? Ведь и его друзья тоже не увидят в ней ничего достойного их интереса. Элита восхищалась его тонким вкусом. Относительно искусства, в котором мало кто понимал, он мог кого угодно убедить в чем угодно. Но что касается бедности, тут они были уверены, что знают абсолютно все. У каждого были многочисленные слуги, каждый когда‑либо сталкивался с каким‑нибудь агрессивным уличным попрошайкой или чем‑нибудь в этом роде. Из окон своих карет они каждый день видели грязь и нищету улиц. В Нелл они не найдут ни новизны, ни красоты. Откровенно говоря, присутствие Нелл будет для них даже неприятным, потому что послужит доказательством того, что под слоем грязи и нищеты скрыты такие же человеческие существа, как и они сами. Изменить их мировоззрение было бы самой сложной задачей на свете. Но Саймону очень нравилось заставлять людей вопреки их собственной воле менять свои взгляды и пристрастия.

— При королевском дворе ужасно скучно, — сказал он. — Жарко, душно, нудно… Вам не понравится. Но мы побываем там, если вы останетесь со мной.

Нелл внимательно смотрела на него. На какое‑то мгновение ему показалось, что он видит перед собой Китти. Но уже в следующее мгновение он увидел девушку с другими, не такими, как у Китти, глазами — и в них можно было утонуть.

— Значит, королевский прием — это скучно? Да вам не угодишь, как я погляжу, — фыркнула Нелл и, повернувшись к нему спиной, принялась разглядывать картины.

Ошеломленный неожиданным ответом, Саймон молча смотрел на ее худенькие плечи. Как и в тот раз, перед выстроившейся в холле прислугой, он снова был сбит с толку ее неординарным поведением. В ней было то, чего нельзя купить ни за какие деньги, — огромная внутренняя сила.

Откровенно говоря, он не знал, как к этому относиться. Ей предстояло стать настоящей леди из высшего света, но в нем только гранд‑дамам позволялось, не без восхищения их талантом, расстраивать и тревожить мужчин своим поведением.

Что она видела, когда смотрела на него? Нужно ли ему это знать?

Судя по всему, она услышала в его словах пустое бахвальство.

Боже всемилостивый! Может, она и права.