— И флот тоже? — спросил Хоффман.

— Кораблей у нас осталось мало. Да, пусть возвращаются на базу.

Саламан сидел, скрестив руки на груди, глядя на карту; он медленно покачал головой.

— И оставят города без защиты, во власти червяков.

— Пусть жители уходят. — Прескотт отвернулся и налил себе кофе. — Мы и так все время перемещаем подразделения туда, где они наиболее необходимы. Люди просто решат, что нужно заткнуть какую-то очередную дыру.

— Следует ли распространить эту дезинформацию? — спросил Саламан.

— Нет, — ответил Прескотт. — Даже у политиков есть пределы.

На этой войне не было правильных решений — как вообще на любой войне. Были только плохие и те, что еще хуже.

— Я займусь подготовкой к отступлению, — произнес Хоффман. По крайней мере, у армии есть преимущество: ей в первую очередь предоставляются транспорт и дороги. — Извините меня, джентльмены.

До командного центра было неблизко — нужно было пройти по лабиринту роскошно отделанных коридоров, увешанных портретами Праотцев и героическими сценами из военной истории КОГ. Это дало ему время разобраться в своих мыслях. Он выдержал битву — бескровную, но все равно битву — за своих солдат, и почему-то это казалось ему менее эгоистичным и пристрастным, чем просить за отдельных гражданских.

«Но мне все равно придется им лгать».

Хоффман прошел мимо офицеров связи, склонившихся над консолями в полутемной комнате; время от времени, когда человек, заметив главнокомандующего, пытался принять бравый вид, он клал руку на плечо сидевшему.

— Свяжите меня со всеми капитанами наших военных кораблей, с командирами Сорок второго подразделения тылового обеспечения и всех подразделений в зоне «Три-Альфа», — приказал он. — Со всеми до единого. До последнего начальника полевой кухни. Сначала тыловики, потом буду принимать звонки по очереди. Всех отзываем на базу. Мне нужно обговорить подробности со всеми командирами лично.

Среди офицеров связи сидела Аня Штрауд, дочь Елены, красивая девушка, как две капли воды похожая на мать. Хоффман обрадовался, что пока она в безопасности, потому что считал: Елена заслуживает, чтобы жизнь ее продолжалась хотя бы в дочери. Аня взглянула на него, и на лицо ее легла едва заметная тень озабоченности.

«Да, ты проницательна, как твоя мать, верно? Ты понимаешь: что-то здесь не так».

Однако она могла бы не волноваться за своих друзей из Двадцать шестого пехотного. К тому времени как юг страны превратится в пустыню, они будут уже в безопасности в своих казармах.

Хоффман попытался сочинить какую-нибудь речь, которую он мог бы произнести перед Маргарет, чтобы она не сочла его трусом и лжецом, но ничего не сумел придумать.

Для большинства населения Сэры конец света должен был наступить через четыре дня.

В пятнадцати километрах к югу от Киннерлейка, южный Тирус, через семь часов после получения приказа об отступлении

— Значит, червяки двигаются к северу. — Дом стоял, высунув голову из люка бронетранспортера, положив локти на крышу. На дороге к югу от города образовалась огромная пробка из военных и гражданских машин. — Если мы сейчас не пошевелимся, скоро они будут уже у меня на кухне.

— Не говори ерунды, — возразил Маркус. Он сидел, закрыв глаза, сложив руки на «Лансере», лежавшем на коленях. — Поспи хоть немного.

— А зачем тогда мы мчимся обратно в Эфиру как на пожар?

— Когда вернемся, узнаешь.

Маркус мог сгорать от любопытства и даже более того, но говорил он всегда таким тоном, словно происходящее было самым обыденным делом. Порой Дом размышлял о том, что на самом деле ему известно. Странно, что Маркус знает о войне не больше остальных, — если вспомнить, кто его отец.

Но Адам Феникс беседовал со своим сыном о работе не больше, чем с незнакомцем. По крайней мере, так говорил Маркус. Дом понимал, что это правильно, но он считал это чертовски ненормальным.

— Дом, — раздался из недр «Броненосца» голос водителя Падрика Салтона. — Ты просто радуйся, что мы убрались с передовой, ладно?

В последнюю войну Падрик был снайпером, но, подобно всем прочим, сейчас он занимался той работой, которая была наиболее необходима. На сиденье рядом с ним, откинув голову на переборку и негромко похрапывая, крепко спал Тай Калисо. Дом снова нырнул в кабину.

— При первой же возможности, — негромко произнес Маркус, не открывая глаз, — мы отправим ей сообщение, хорошо?

Да, иногда Маркус читал его мысли. Марии нужна была хотя бы слабая надежда; если она узнает, что муж едет домой, ей станет легче. Теперь она всегда огорчалась, когда он уезжал. Со Дня Прорыва Дом бывал в увольнительной шесть раз; звучало это внушительно, пока он не сосчитал время, которое провел у себя, и это оказалось всего несколько дней. Неудивительно, что Мария медленно сходит с ума. Она сидит в этом доме, как в клетке, одна, у нее лишь пустые детские спальни и телевизор, что только ухудшает дело. Он знал, что большую часть дня она смотрит новости. Если целый день на тебя обрушиваются рассказы о крови и страданиях, как можно остаться нормальным? В каждом мертвом солдате она видела его. А кроме того, на экране мелькали бесконечные трупы гражданских, трупы детей, а ей не нужны были напоминания о ее потере.

«Ну почему она просто не посмотрит какой-нибудь фильм? Хорошо еще, что она каждый день ходит гулять».

Дом решил, что найдет ей кого-нибудь для компании. Но она не хотела общаться с женами других солдат. У большинства из них были дети. Она всегда была замкнутой, и это было ненормально.

— Какого черта мы стоим? — пробормотал Падрик и взглянул на часы. — Могли бы и побыстрее.

Он открыл люк, выкарабкался наружу и прошелся вдоль вереницы бронетранспортеров. Дом увидел, как он остановился, упер руки в бока и тряхнул головой, чтобы расслабить мышцы шеи. Затем он быстро вернулся и бросился на свое сиденье.

— Диверсия, — заявил он. — Отсюда видно. Вот дерьмо, придется как-то это объезжать.

— Что там такое? — спросил Маркус.

— Похоже, прорвало сточную трубу. Опять эти вонючие червяки. — Падрик захлопнул люк, завел мотор и дал задний ход; взвизгнули шины, и БТР едва не врезался в грузовик, стоявший за ними. Падрик никогда не отличался доброжелательностью, а после того, как убили его корректировщика, он стал еще более угрюмым. — Отвали, я съезжаю с дороги!

«Броненосцы» могли передвигаться практически по любой местности. В цивилизованных областях они ездили без проблем, если имелись достаточно широкие дороги. Однако, когда за рулем сидел нетерпеливый выходец с Южных островов, «Броненосец» превращался в нечто из ряда вон выходящее.

Падрик защелкал рычагами на приборной панели, и из кожуха в задней части БТР выехал бот.

— Ну что, давай за дело, Баз. Найди мне дорогу.