«Определенно, китель. Сейчас нужно забыть о гражданской власти и демократии. Нельзя снова начинать обсуждать все это. Мы не можем позволить себе такую роскошь — нет времени».

— Прекрасно, Джиллиан, — произнес он вслух. — Проводите их сюда. И я хотел бы, чтобы вы тоже присутствовали на совещании. Оно будет коротким.

Прескотт подумал: а может быть, сообщить своим министрам о «Молоте» одновременно с остальными жителями планеты? Но какая разница — сейчас или завтра утром? Им не больше него нужна паника и беспорядочное бегство. Они не захотят подвергнуть Эфиру опасности — от этого, в конце концов, зависят их жизни.

— И профессора Феникса, сэр?

— Да.

Кабинет сейчас был немногочисленным и состоял всего из пяти членов: министров юстиции и безопасности, здравоохранения и социального обеспечения, инфраструктуры, промышленности и природных ресурсов. Выборы, которые должны были состояться вскоре после Дня Прорыва, отложили надолго. Прескотта поражало то, что после появления Саранчи люди совсем перестали стремиться к власти. Но сейчас были не Маятниковые войны. Тогда люди в глубине души еще верили, что в конце концов вернутся к нормальной жизни и преимущества, полученные в военные годы, могут пригодиться.

— Дамы и господа, благодарю вас за то, что пришли на совещание в столь поздний час, — начал он, жестом приглашая их к инкрустированному деревянному столу. Что бы ни случилось, в ближайшие дни ему необходима их поддержка, и лучше было сейчас вступить с ними в тайный сговор, чем потом искать новых министров. — Все вы понимаете, что сейчас мы находимся в чрезвычайно опасном положении, и поэтому то, что будет сказано в этой комнате, строго секретно.

Да, они все понимали. Это было написано у них на лицах. Феникс сел рядом с министром юстиции, Джанином Морисом, и вид у него был пристыженный.

«Но ведь вам предстоит спасти человечество, Адам. Вы были солдатом. Как же вы выживали на поле боя?»

— А где генерал Саламан? — спросил Морис.

— Как начальник штаба, о вопросах обороны буду говорить я.

Прескотт сел и встретился взглядом с Джиллиан. Она сидела с открытым блокнотом на коленях и ждала; бедняга, она думала, что ей нужно будет стенографировать. А он просто хотел, чтобы она услышала это первой, потому что…

Он не знал почему, но знал, что сейчас ему больше чем когда-либо нужен надежный секретарь, и, посвятив ее в государственную тайну, он надеялся обеспечить ее лояльность.

Черт, он думал, что у него сейчас перехватит дыхание, все внутри сожмется в комок, ожидал какой-то физической реакции. Но видимо, подсознательно он уже привык к мысли о конце света.

«Возврата нет».

Прескотт сделал медленный, отчетливый вдох.

— Нам предстоит не дискуссия или голосование, — начал он. — Совещание будет коротким, но вы должны услышать это сейчас, а не завтра в десять тридцать утра, когда я объявлю это всему миру. Самое большее через два месяца Сэра будет полностью захвачена Саранчой. Я пытался договориться о совместных боевых действиях с другими государствами КОГ, но мне это не удалось, поскольку их лидеры, очевидно, потеряли всякую надежду. Поэтому я принял единоличное решение — ввести в действие Акт об обороне, что входит в мои полномочия, и попросить всех жителей в течение трех дней перебраться в Эфиру. Это единственное место на Сэре, которое мы можем защитить, где мы можем надеяться сохранить жизни людей. Я собираюсь с помощью «Молота Зари» уничтожить все места, зараженные Саранчой.

Как он и ожидал, ответом ему была тишина; он не знал только, долго ли она продлится. Люди молчали дольше, чем он предполагал; он уже начал считать минуты. Красно-коричневые лакированные двери за спиной Феникса внезапно показались ему единственной яркой деталью в комнате, так пристально он на них смотрел.

— Джером? — спросил он.

— Мы не в состоянии разместить в Эфире все население Сэры, — в конце концов заговорил министр инфраструктуры. — И они ни в коем случае не смогут добраться сюда за три дня при нынешнем состоянии транспорта.

Прескотт кивнул. «Спасибо, Джером. Давайте вскроем нарыв».

— Но если бы у нас было место, то времени у нас все равно нет.

Никого, казалось, не волновала законность Акта об обороне — по крайней мере сейчас. В подобной войне это имело чисто теоретическое значение.

— Сказать, что это решение далось мне нелегко, — значит ничего не сказать. Я принял его один, потому что это необходимо, и я не думаю, что будет… правильно просить вас голосовать «за» или «против». Если впоследствии кого-то будут судить за это, то лишь меня одного.

«Какой ужас! Я и сам верю в то, что говорю».

А потом начался спор, заговорили все разом, и кабинет наполнился голосами — дрожащими, рассерженными, недоверчивыми, испуганными.

— Трех дней недостаточно, чтобы подготовиться к такому притоку беженцев…

— Я не буду в этом участвовать…

— А что, если это не сработает, Ричард? Что, если это не сработает?

— Теперь понятно, почему армия отступает.

— Мы убьем не только множество граждан других государств КОГ, но наверняка и наших тоже.

Прескотт позволил им говорить. Теперь ему некуда было торопиться, и никто не мог повлиять на его решение; он был полностью уверен в том, что даже после войны, продолжавшейся многие десятилетия, никто из присутствующих не понимает до конца, что именно сейчас поставлено на карту. Только когда заговорил Адам Феникс, они немного притихли и почувствовали весь ужас ситуации.

— Это наша последняя надежда, — произнес он. — Больше у нас ничего нет.

— Вам легко говорить. — Морис, казалось, готова была разрыдаться. — А у меня родители в Остри.

— Мой сын служит в армии, — ответил Феникс, — и сейчас он должен уже вернуться на базу. Но он не вернулся. Я знаю, что легко и что нет, госпожа министр.

Больше говорить было не о чем, но министры продолжали рассуждать, повторяясь снова и снова, пока слова их не потеряли всякий смысл. Прескотт поднялся и подошел к Джиллиан. Никто не замечал ее. Политики в состоянии шока — странное зрелище.

— Вы можете идти, если хотите, Джиллиан, — прошептал он.

Лицо ее было белым как мел.

— Вы… предупредили меня, сэр.

— Да.

— Спасибо вам. Спасибо.

Он знал, что в несколько предстоящих дней он не услышит слов благодарности. Теперь он размышлял о том, скоро ли кто-то из этих людей начнет звонить родным и друзьям — или журналистам — и посыплются обвинения в его адрес и начнется паника.

«Полиция наготове».

«Основная часть вооруженных сил вернулась в Эфиру, остальные прибудут в течение трех дней».

«Я справлюсь с этим. Мы обязаны сделать все, как надо».