— Чем могу, — откликнулся Белозёров, слегка кланяясь.

— Но вернёмся к текущим делам, — сказал Ефимов, роясь в кармане в поисках папирос. — О, чёрт, совсем плохой стал: вот же они, на столе. Главное, прямо перед глазами… С вами-то теперь что делать?

Вопрос был настолько неожиданным, что Сергей слегка опешил.

— А что со мной делать? И зачем? — переспросил он.

— А вы подумайте… Последние недели Творожков был с вами в паре: и возил, и ждал в посольстве. Не хочу сказать, что его убийство как-то связано с английским делом. Нет таких фактов, да и вероятие в высшей степени слабое. Но вдруг всё же каким-то боком связано? Тогда вас надо немедленно выводить из игры, и чёрт с ним, с портретом, Фитчем, посольской дочкой… А то, не дай бог, кто-то задаст простенький вопрос: если кучер оказался офицером-жандармом, кто же тогда хозяин кучера?

Сергей энергично замотал головой.

— Ну, это лютая перестраховка, Виктор Михайлович. Вы думаете, что убийца, опознавший Творожкова, как-то связан с посольством?

— Повторяю: такое практически нереально. Но почему Творожков погиб именно теперь, когда работал по английскому делу? Простое совпадение? Не мог же он выдать себя, гоняя чаи в посольской людской. Да там, кроме лакеев, и не бывает никого…

— А если за ним следили и видели, к примеру, как он входит в управление?

— С какой стати следить за кучером? Да и не ходил он в управление. Общались или здесь, на квартире, или на выезде, или по телефону. И потом, Творожков был человек опытный, слежку заметил бы.

— Ну, не знаю тогда…

— Вот и я не знаю. А на душе неспокойно. Не хочется сворачивать операцию, — начало-то многообещающее. Но если хоть на полкопейки есть риск, что вы заподозрены в связях с контрразведкой, тогда из посольства вас надо убирать и немедленно. Слишком опасно. Случись что, мне Победоносцев голову оторвёт. А Черевин всё остальное…

Ефимов хохотнул, нервно дёрнув щекой. Сергей даже не улыбнулся.

— Да какой там риск, — сказал рассудительно. — Ну, допустим, каким-то чудом рассекретили меня, — и что? Как ни в чём не бывало, дадут закончить портрет, заплатят за работу, на том и распрощаемся. А вербовки никакой не было, приснилась мне вербовка. Все разговоры исключительно о живописи. Точка. Правда, в этом раскладе я ничего полезного для нас не сделаю и не выясню, — этот риск есть…

— Это не риск, это неприятность, — перебил Ефимов, щурясь от дыма. — И то, что вам как расшифрованному разведчику могут с умным видом подбрасывать какую-то внешне важную чушь, — это тоже ещё не риск. Такое в нашей работе бывает. — Помолчал, вздохнул глубоко. — Риск, Сергей Васильевич, — это возможность физического устранения.

Сергей не выдержал, — развёл руками.

— Ну, это перебор, Виктор Михайлович! Не в порядке самокомплимента, я человек довольно известный. Меня устранить — шума не оберёшься. Только себя подставят. Да и зачем, если я уже раскрыт и, стало быть, не опасен? Проще расторгнуть контракт на картину. Или, как вы сами сказали, терпеть меня до окончания работы, улыбаться как родному и время от времени кормить ложной информацией, чтобы я её доносил до вас…

Ефимов поморщился.

— Всё верно, всё логично, Сергей Васильевич. Только логика ваша чисто формальная. Прежде всего, не надейтесь, что ваша известность вас защитит. Не в обиду: если уж они подняли руку на императора, что им художник? Далее, с чего вы решил, что вашим убийством — извините великодушно за такое допущение — Фитч себя подставит? С учётом агентурных возможностей он провернёт дело через десятые руки и сам останется в стороне. Ещё придёт на поминки и будет рыдать, что портрет посольской дочки остался незаконченным. — Усмехнулся невесело. — А что касается шума, то да, — резонанс будет. Ну и что? Пошумит и перестанет. Ежедневно в столице убивают десятки людей, а всех ли убийц удаётся сыскать? Спишут вашу смерть на действия грабителей, благо карманы, разумеется, для вида обчистят…

— Добрый вы, Виктор Михайлович, — огрызнулся Белозёров.

— Не без того… Главное, о чём вы спросили, — какой смысл устранять уже раскрытого разведчика, если можно его просто выгнать?

— Да, какой?

— А вот какой. Вся ситуация — это жестокий провал Фитча. Именно он с прицелом на вербовку пригласил вас поработать в посольстве. Именно он вербовку осуществил, да ещё столь жёстким способом. Именно он через ваше посредство получил важнейшую (и благоприятную!) для него информацию о расследовании покушения на императора. Это уже, не говоря о видах на дальнейшее использование агента в вашем лице. Понятно, обо всём рапортовал начальству. Так?

— Ну, так.

— И вдруг выясняется, что вы внедрены в посольство контрразведкой и, значит, все сведения, от вас полученные, гроша ломаного не сто́ят. И ещё большой вопрос, что вы сами успели увидеть и услышать в посольстве за эти недели. Представляете бешенство Фитча? Это даже не провал, это крах. Боюсь, в этой ситуации вы изгнанием не отделаетесь. Вас возьмут для джентльменского разговора по душам: кто, что, каким образом… И дальше по списку. Возьмут так, что при всей силе отбиться не сможете. А после такого разговора финал один — концы в воду. Ну, вы понимаете…

— Чего ж не понять…

— Не факт, разумеется, что в случае расшифровки вас непременно уберут, — продолжал Ефимов. — Но шансов на такой исход, в моём понимании, больше половины. И рисковать вами я не могу. Не имею права… И вот я снова спрашиваю: что с вами делать?

Сергей махнул рукой, поднялся и устало потёр глаза.

— А давайте прогуляемся, — предложил он. — Разомнёмся, свежим воздухом подышим. Накурили так, что не продохнуть…

Казанская улица, где располагался дом с конспиративной квартирой, в этот поздний час радовала безлюдьем и тишиной. Стоял прохладный апрельский вечер, но это была приятная ранневесенняя прохлада, обещающая скорое летнее тепло. Сергей с удовольствием вдохнул влажный воздух, покосился на Ефимова. Тот неторопливо шёл в пальто нараспашку, заложив руки за спину и набычив голову. Судя по тяжёлой походке, — устал, переживает.

— Виктор Михайлович, а если дело дойдёт до моей, что ли, эвакуации из посольства, как это будет выглядеть? — спросил Сергей на ходу.

Полковник ответил немедленно, словно уже всё продумал:

— Первым делом, напишете вежливое письмо послу. Откажетесь от завершения работы над портретом под предлогом… ну, скажем, избытка срочных заказов. Извинитесь, аванс вернёте. На этом формальная сторона дела закрыта.

— А дальше?

— Дальше — самое интересное. То есть, напротив, неинтересное. — Полковник остановился, понизил голос. — Фитч, разумеется, всё поймёт. Если хватит хладнокровия и благоразумия, — утрётся. Таким образом, вся эпопея закончится. Но я