– Может быть, но, на мой взгляд, слишком много безвкусицы.

Пока он заворачивал мне книжку (казалось, что в запасе у него вечность), я попытался приблизиться к основной теме:

– У вас никогда не бывает отпуска? Сколько я помню, вы всегда на работе.

– Отпуска – это для вас, молодой человек, для вашего торопливого поколения. Я же все делаю медленно и закрываю отдел, только когда закрывается Магазин.

Я не мог упустить такой случай:

– А сколько раз Магазин закрывался за сорок семь лет?

– Три раза. Первый раз в сорок втором, второй – в пятьдесят четвертом, когда надстраивали седьмой этаж, и третий – в шестьдесят восьмом, во время этого балагана[24].

(«Этого балагана»!)

– А в сорок втором почему закрывали?

– Смена дирекции, системы управления, да и системы взглядов в целом, я бы сказал. Предыдущий административный совет был в основном еврейским – вы понимаете, что я хочу сказать. Но в то время люди знали цену истинно французской крови.

(Что, что?)

– И сколько времени Магазин был закрыт?

– Добрых шесть месяцев. Эти «господа» пытались, видите ли, судиться. Но, слава Богу, история в конце концов рассудила.

(Если Бог существует, он обделает тебя с головы до ног, жалкий идиот.)

– Шесть месяцев стоял заброшенный?

– Под охраной полиции, чтобы крысы не опустошили корабль.

(И подумать только, что до сих пор эта старая сволочь казалась мне такой симпатичной – дедушка, которого у меня никогда не было, и прочая сентиментальная дребедень…)

Я взял у него из рук моего бедного Гадду (вернусь домой – продезинфицирую) и сказал:

– Спасибо огромное, господин Риссон. При случае обязательно зайду еще поговорить с вами.

– Буду очень рад. Почтительные молодые люди теперь редкость.

Это навалилось на меня, когда я спускался по эскалатору. Раскаленный железный штырь от уха до уха. Всепоглощающая боль. Боль, напомнившая мне сюрреалистическую картинку из Честера Хаймза: огромный негр с торчащим в виске ножом, острие которого выходит с противоположной стороны, бежит по ночному Нью-Йорку. Затем боль улеглась и пришла глухота. Ни магазинного шума, ни музыки из репродукторов – тишина. Поздновато. Случись этот чертов припадок пораньше, я бы не услышал, как дедушка моей мечты вспоминает доброе старое время. Ну что за блядство! Как с такой кучей дерьма вместо мозгов этот подонок может любить Гадду, Броха, Потоцкого и соглашаться со мной по поводу Элистера Кроули? Когда же я начну наконец что-то понимать хоть в чем-нибудь? Но, как ни крути, у меня теперь есть дата: 1942. Если что-то необычное случилось в Магазине, это было в течение шести месяцев этого года. Днем или ночью? Судя по фотографии, ночью. В Магазине, охраняемом полицией.

И вот тут-то я их наконец увидел.

Мои две ходячие видеокамеры.

Четыре глаза комиссара Аннелиза.

Они бросились мне в глаза с такой очевидностью, что я только удивился, как это не замечал их раньше. Большой и маленький. Толстый и тонкий. Изысканный и бродяга. Лысый и лохматый. Бак-Бакен и Жиб-Гиена. Почти. В общем, с той дистанцией, которую, что бы мы ни делали, жизнь всегда устанавливает между вымыслом и реальностью. Нет, но кем же надо быть, чтобы не заметить их раньше? Двух таких обормотов! Один, толстый, прятался за стендом кожгалантереи, а другой, мистер Хайд[25], в пятнадцати метрах от него, жрал ромовую бабу на фоне дамских кружев. Я настолько обалдел, что не мог оторвать от них глаз. Они моментально сообразили, что я их вычислил, и, честное слово, удивились не меньше меня. Некоторое время мы так глазели друг на друга. Затем толстый внезапно покраснел и едва заметно мотнул мне головой. Понятно. Сердитый, как таракан, а здоровый, как бык. Я встряхнулся и стал смотреть в другую сторону, точно между ними, чтобы не наткнуться взглядом на другого, обжору с его ром-бабой.

И тут новое осложнение. Дело в том, что как раз за ними, метрах в десяти, прямо передо мной, находился оружейный отдел. С полным набором ружей, сигнальных пистолетов, охотничьих ножей, ультразвуковых свистулек, капканов и прочих чудес, от которых разгораются глаза охотника – человека, который любит и знает природу. И у прилавка как раз торчал один такой, из породы защитников окружающей среды в десантной форме. На вид – лет пятьдесят, а с ним двое сынишек, до ужаса чистенькие подростки. Все трое оживленно обсуждали достоинства магазинного ружья, поблескивавшего синеватым блеском; они передавали его из рук в руки, прицеливались навскидку, вычерчивали дуги в воображаемом небе, затем глубокомысленно кивали головой – знатоки с колыбели! Продавец, расплывшись в улыбке, буквально купался в стихии общения. Без памяти довольный, что имеет дело с такими компетентными людьми, он уже не мог уследить за всем своим прилавком. И в этот момент я увидел, как чья-то рука погружается в серую картонную коробку и извлекает оттуда два патрона – совершенно непринужденно, даже не скрываясь. Рука принадлежала одному из старикашек Тео, маленькому и невероятно старому. Я его, естественно, узнал, и он меня узнал. Улыбнулся, подмигнул и – готов ручаться! – явственно показал мне патроны перед тем, как сунуть их в левый карман своего серого халата. Три раза уже я видел этот жест: в первый раз он упрятал так черную коробочку дистанционного управления, пока Казнав ставил на полку АМХ-30, во второй раз – массажный прибор, а в третий… нет, в третий раз его рука ничего не прятала, а крутила медный кран.

Я тут же перевел взгляд на обоих легавых, которые явно не понимали, чего я тут торчу, уставившись в пространство, и смотрели на меня как на полного идиота. Тот, что поменьше, поднял бровь и пожал плечами, что, видимо, означало: «Чего застрял, парень? День еще не кончился!» Я опять уперся взглядом в прилавок с оружием. Они отвернулись. Но старикашка тем временем исчез. Мне от этого стало как будто легче.

Двумя минутами позже, по-прежнему глухой как пень, я погрузился в подводное царство нижнего этажа в поисках Джимини-Кузнечика. Джимини-Кузнечик, точно! У старикашки была точь-в-точь рожа Джимини-Кузнечика из мультфильма – симпатичная, смешная, курносая и совершенно гладкая от глубокой старости. Мои телохранители патрулировали чуть подальше; я не мог их не видеть, их профессиональное присутствие притягивало мой взгляд как магнитом.

И какую же морду они корчили всякий раз, когда наши взгляды встречались! Их перекошенные физиономии сулили мне самые страшные кары.

А Джимини бесследно исчез. В первый раз до меня дошло, как их много, старикашек Тео. И как они похожи друг на друга своей старостью. Бесчисленные, одинаковые и одинокие, абсолютно не общающиеся друг с другом – они такие, наши современные старики. Тео! Предупредить Тео, что один из его подопечных стырил боеприпасы в местном арсенале!