– Сколько?.. – говорить полноценными предложениями не получается, с губ слетают лишь отдельные слова, но Илзе всё понимает, ей хватает и обрывков бессвязных наполовину реплик.

– Уж третьи сутки пошли.

Так долго?! Кажется, будто роковое утро было несколько часов назад. Или вчера.

Но не два дня назад.

Не помню ничего, ни снов, ни видений, я и впрямь словно в пустоту провалилась, погрузилась во тьму безвременья без малейшего просвета.

– Не переживай понапрасну, больше ничего важного в этих стенах не происходило, – Илзе усмехается криво, с оттенком сумрачной иронии. – Никто ничего не видел, не слышал и ведать не ведает, как этакая незадача вовсе приключиться могла. Можно подумать, мы не в сердце Франской империи, а в Таирии какой, где каждую трудность посредством ядов разрешают. Кувшины со всеми напитками не через одну пару рук прошли, добавить отраву могли на любом этапе. Правда, фрайн Рейни проявил неслыханную откровенность и упомянул между делом, что третья супруга императора, по всей видимости, тоже пала жертвой неизвестного яда.

Не один месяц и не один год я провела в Беспутном квартале, улицы которого славны не только домами всевозможных утех и увеселений, но и ворами, шулерами, сводниками, наёмниками всех мастей и торговцами незаконными товарами. Я училась защищать себя, Миреллу и то немногое, что удавалось скопить, потому что иначе было нельзя. Не каждый день можно было пройти по улицам Беспутного спокойно, без постоянной оглядки, как ходят обитатели Франского квартала, однако ни разу меня не пытались убить.

А тут поди ж ты, попытались.

Даже венчания дожидаться не стали.

И на конкретного человека не укажешь с уверенностью – вот отравитель. Даже сейчас, только-только придя в себя, обессиленная, растерянная, напуганная, я понимала, что желающих отправить четвёртую императорскую суженую вслед за остальными несчастными женщинами найдётся с избытком. Пусть неведомые эти люди не имеют никакого отношения к смерти предыдущих жён Стефана, пусть руководствуются иными мотивами, но они видят во мне преграду, докуку, неучтённый лишний фактор, выскочку, занявшую неподобающее ей место, и они готовы пойти на риск.

– По крайней мере, отравителю неизвестно в точности, кто ты, – произносит Илзе едва слышно. – В противном случае он избрал бы другой способ… или более действенный яд.

Один удар и бить надо наверняка.

Шанса для второго может уже и не представиться.

Стефан не заходит в спальню, но врывается стремительно, оставив фрайна Рейни в приёмном покое. Илзе соскальзывает с края постели, отступает, приседает в реверансе.

– Ваше императорское величество.

– Астра, – на опущенную черноволосую голову Стефан не смотрит, приближается к кровати, склоняется ко мне, глядя так, как не глядел никогда. Во взоре этом и бескрайнее облегчение, и снедающая тревога, и ростки робкой, неуверенной радости, и тень пережитого страха. – Хвала Благодатным, ты очнулась…

Пытаюсь выдавить ободряющую улыбку, хочу сказать, что всё если не хорошо, то хотя бы уже на полпути к тому, но желудок вдруг скручивает резкий, болезненный спазм, рот заполняет горечь. Без малейшего почтения или стеснения Илзе отпихивает Стефана, подхватывает небольшой таз, стоящий на столике подле кровати, подносит ко мне. Желудок пуст, в нём нет ничего, кроме недавно выпитой воды, и тем отвратительнее ощущения. Илзе сидит рядом, подбирает мои волосы, придерживает падающие на лицо пряди. Наконец она убирает таз, и я поднимаю голову, смотрю с удивлением на Стефана. Он всё ещё здесь, хотя я полагала, что он поспешит уйти, избавляя себя от малоприятного зрелища. Какому мужчине охота лицезреть свою суженую и, тем паче, свою любовницу в виде столь неприглядном, измождённом?

Но он остался.

* * *

Я провожу в постели несколько дней. Силы не возвращаются ко мне полноводной рекой, но прибывают медленно, словно нехотя, тонкими ручейками, что вот-вот грозят вовсе пресечься. Желудок не сразу начинает принимать пищу, руки и пальцы не сразу обретают способность делать что-либо, ноги не сразу соглашаются поддерживать и нести туловище туда, куда велит сознание, а разум в первые день-два продолжает воспринимать действительность через зыбкую вуаль тумана. Поначалу я или сплю, или слушаю негромкий убаюкивающий голос Илзе. Она со мною днями напролёт, ухаживает, помогает по любой нужде. Обязательно присутствует, когда служанки приходят прибраться, лично проверяет еду и питьё, рассказывает что-то отвлечённое о своём доме, оставленном ею давным-давно, поёт песни на родном языке. Шеритта приводит Миреллу повидаться с мамой, но я по-прежнему не желаю, чтобы дочь видела меня такой, какая я есть в первые дни после отравления, слабой, истощённой, беспомощной. Поэтому я не затягиваю визиты Миреллы надолго, ограничиваюсь вопросами, как живёт моё сердечко, что делает, во что играет. Шеритта уверяет, что хорошо заботится о девочке, и со слов дочери я понимаю, что ей нравится у Бромли, у них большие покои и часть кукол и вещи Миреллы перенесли туда. Ещё Мирелла читает с Шериттой, учится музицировать и танцевать, как положено юной фрайнэ. Я не хочу отпускать дочь, однако выбора нет, пусть лучше фрайнэ Бромли учит её играть на спинете, чем Мирелла будет наблюдать, как её мама неловко, тяжело опираясь на Илзе, встаёт с кровати и с трудом делает два-три шага, точно не умеет ходить. Нет-нет да закрадывается мысль, что, быть может, от успеха отравителя отделяла лишь дозировка, рассчитанная на чистокровного человека. Но добавь он чуть больше… или отдай предпочтение средству более сильнодействующему, верному и…

И новая суженая смерти стала бы таковой не только на словах.

Стефан приходит по вечерам.

Остаётся на всю ночь до утра.

Его присутствие совершенно ни к чему, он спокойно мог перепоручить меня заботам если не слуг, то Илзе, всё равно во дворце ей некуда больше пойти, кроме как дневать и ночевать в наших покоях. Но Стефан проводит ночи со мною, сначала сидит в кресле, передвинутом ближе к кровати, затем рядом на постели, а позже, когда тело моё всё-таки крепнет понемногу, устраивается спать на свободной половине. Он рассказывает, как прошёл его день, что он делал и с кем встречался. Я просто слушаю, мне тяжело говорить – охрипший голос звучит хуже вороньего карканья, – да и нечего ответить. Что происходит у меня?

Ничего.

Спала.

Съела немного бульона.

Выпила укрепляющий травяной настой, который заваривает Илзе.

Ходила вокруг кровати.

Увлекательнейшие занятия.

Мы с Илзе были на месте друг друга, я видела её столь же обессиленной, беспомощной, зависящей от доброй воли тех, кто оказался рядом. Оттого