Сам дед и утром, и потом днём к разговору о призраке не возвращался. Предпочитал молча лежать в постели. Больным вроде не казался. Поначалу трясло его слегка, руки дрожали, но от врачебной помощи отказался. Данила предложил было ему таблетку валидола, больше у него ничего не было с собой, бабка Матрёна валерьянки принесла, но дед Ефим ничего не пожелал принимать. Попросил воды. Молоко ещё пил потом. Затих, уснув после разговора с Данилой. Даже с Матрёной не обсуждал свои видения.

Второй раз, когда Ковшов затеял с ним разговор, дед Ефим учуял, что Данила ему не верит, ответил коротко и внятно, что ничего не придумал, и больше на вопросы не реагировал, обидно поджав тонкие старческие губы. А потом совсем закрыл глаза и к стене отвернулся, попросив позвать к нему Матрёну. Вы, мол, мне не верите, но и отстаньте, люди добрые.

С тем и отступился от него Ковшов, не сделав для себя никакого вразумительного вывода.

С Камиевым и Квашниным тоже разговор на эту тему как-то не получился. Чудит дед, вот их мнение.

А теперь вот хотел Ковшов с Ильёй поговорить о видениях старца. Думал, ломал голову, как начать. Начал, да, видно, не с того. Не заладилось у него с самого начала. Неправильно построил беседу. Кто надоумил его о призраках, да о привидениях спрашивать? Открыл дискуссию о нечистой силе. Прямо диспут! Сам-то не верил в эту чепуху и бредни. Здесь надо было завести разговор иначе. Верить старцу или считать его поведение больной фантазией, навеянной дурным сном. Почва для этого имеется. Убийств в деревне отродясь не было. Упырёв о нём только услышал, ошеломлён на старости лет, а тут ещё страшная фотография с разбухшей в воде рожей утопленника. Рожа такая, что при жизни людей, наверное, днём пугала, а старцу столетнему во сне привиделась. Тут мёртвый вскочит и завопит от ужаса.

Павлов, великий физиолог, как объяснял все эти ночные кошмары, сны страшные и фантастические? Правильно он определял их природу! Сны — это невероятные ночные комбинации имевших место в обыденной жизни впечатлений и ситуаций, произведших сильное впечатление на человеческий мозг. Вот и все объяснения видениям деда Ефима. А тут о призраках, привидениях речь пошла с Ильёй… Сам поначудил, теперь расхлёбывай!..

Данила уже было успокоился, разложив всё по полочкам, развернулся на другой бок, спиной к приятелю, повернулся к окну.

Слабый шум и свист донеслись вдруг с улицы. Он напряг слух, приподнял голову. Свист раздавался из-за дома, со стороны кладбища.

Данила настороженно прислушался. Нет, ему не почудилось. Он ясно слышал протяжный зловещий свист. Или даже несколько таких неприятных тревожных звуков. Длинные и протяжные, напоминающие волчий вой. Определённо, они доносились с кладбища.

Илья между тем мирно спал. В доме не раздавалось ни звука. Не доносилось каких-либо шорохов и из комнаты, где отдыхал дед Ефим.

Что за чертовщина! Данила вертел головой, приподнялся с постели. Уж лучше бы он напился той лечебной настойки знахаря, да и спал бы давно, как Илья. Лежит, дрыхнет тот без задних ног. Разбудить его, пусть коротает ночь вместе с ним? Понарассказал ему сказок про ведьм, вампиров, призраков!.. Чёрт-те что! А сам храпит, дружок разлюбезный.

Хотя что его винить? Сам хорош! Надоумил приятеля, теперь бодрствуй до утра. Утром смеху будет, если рассказать…

Данила сел на кровати, начал поправлять сбившуюся постель, потянулся к подушке, поудобнее устроиться, чтобы снова попытаться заснуть и вдруг спина его похолодела.

Боковым зрением за спиной он заметил, как на оконное стекло надвинулась тень. Пламя на всех трёх свечках затрепетало, заполоскалось, словно на свечи дохнул кто-то невидимый. Холодея от ужаса, он почувствовал на спине ненавидящий пронизывающий его взгляд. Во рту пересохло. Внутри словно оборвалось. Руки и ноги омертвели. Пересилив себя, ломая шею, Ковшов обернулся к окну.

Широко раскрытыми глазами из чёрной темноты окна на него, не мигая, смотрело человеческое белое лицо. Это было лицо утопленника. Пламя свечей красными бликами мерцало в раскрытых глазницах мертвеца. Они злобно, со звериным интересом хищника изучали его. Рот покойника отвис нижней губой в страшной гримасе. А под глазом чернели отвратительные бородавки.

Переборов ужас, сделав нечеловеческое усилие, Данила сбросил оцепенение, вскочил с кровати на ноги, едва удержавшись, чтобы не упасть. Ноги почти не слушались, он их просто не чувствовал, а тело казалось чужим и не ориентировалось в пространстве. Но минутное замешательство уже покидало его, организм преодолел нахлынувший паралич, мозг заработал, отбросив ужас, леденящий душу.

За окном раздался шум, тень со стекла пропала, словно испугавшись, лицо исчезло.

Данила бросился в прихожую, схватился за дверную ручку, сдвинул, открыл засов. В то же мгновение тяжёлая дверь отворилась, будто сама собой и со страшной силой что-то мерзкое ударило в лицо и грудь. Из двери на него свалилось тело живого существа, человека или зверя, понять и увидеть он не успел, так как вместе с неизвестным свалился на пол…

То, что происходило в этот предутренний час, в уголовно-процессуальном законодательстве именовалось предварительным допросом. Ковшов, Квашнин и Камиев — трое ревностных служителей богини, позволяющей себе вершить правосудие только с накрепко завязанными очами, наоборот, широко открыв три пары настороженных глаз, пытались добиться истины от странной замухрышки, забившейся от них в самый тёмный угол избы. В комнате кроме троих суровых вершителей допроса, устроившихся за столом, в позе пизанской башни у стены бодрствовал эксперт Дынин, ещё не совсем очухавшийся от сна, и старец Ефим Упырёв, перекочевавший из своей комнаты на кровать, где до него почивали гости. Он производил как раз вид здравый и свежеоживший. Те же три неяркие свечи тускло освещали мрачную картину.

Бывший представитель нечистой силы, он же бывший призрак и привидение, на деле оказавшийся зачуханным замухрышкой, по форме и содержанию выглядел маленьким и неказистым мужичком, который, вжавшись в угол, дрожал тщедушным телом и трусливо икал. Если присмотреться внимательно, что и делал Илья, тот лязгал от страха зубами. Несколько минут назад это существо было сброшено с Ковшова ворвавшимися вслед за ним милиционерами наземь, и теперь оно, перепуганное насмерть, ожидало своей печальной участи от здоровенных и явно разозлённых мужиков, кулаки которых не сулили ничего хорошего. Из всего этого Ковшов, поразмыслив, сделал вывод, что в избе нечистая сила оказалась не по своей воле, а преследуемая представителями доблестной милиции.

Квашнин, отметив лёгкое замешательство прокурора, ещё медленно ориентирующегося в ситуации после внезапного нападения, суматохи, возни и возгласов, взял инициативу в свои руки. Начал он с того, что, подойдя к замухрышке, размахнулся, но, сдерживая желание смазать того по роже, которую неизвестный заученно прикрывал лапищами, ухватил за ворот куртки и выволок к свету.

— Давай-ка, ночной гость, познакомимся поближе, коль ты в эту избу от нас забрался, — сурово произнес Квашнин, отдёрнул руки неизвестного от лица и отшатнулся.