Петр понял, к чему пришел. Видно, кто-то из двоих — бывший медбрат Свиридов либо его напарник по несчастью — заглянул сюда, воспользовавшись отсутствием сторожа. Всего и сделал-то один короткий звонок, и убежал, чтоб тот же сторож потом не обвинил его в краже чего-нибудь важного из неохраняемой сторожки, где в застекленном шкафчике на стенке висели на гвоздиках разнообразные ключи от замков. Наверняка хозяева держали здесь дубликаты ключей от своих гаражей — на всякий случай, мало ли? Многие так делают…

А в протоколах допросов тех бомжей, помнится, даже и не прозвучал такой вопрос дознавателя: «Вы не пытались дозвониться в милицию?» Их не спросили, они и не ответили. Потому что дружно ничего не знали о ночном убийстве. Ясное дело, тут только заикнись, по всяким милициям затаскают.

И, наконец, последний объект на сегодняшний день — это все тот же, известный уже участковый уполномоченный, для которого гаражное хозяйство с его многочисленными боксами, старыми машинами, хламом внутри и прочими нарушениями — кость в горле порядка. И драки, и поджоги, и даже лихие угоны машин, что называется, из-под носа зазевавшихся хозяев — вон сколько грехов таит в себе и распространяет по округе такое плохо управляемое хозяйство. Короче, сносить надо поскорее всю эту богадельню, а на ее месте строить добротное, современное здание, куда и машин-то войдет вдвое больше по количеству, и культура обслуживания придет. Только никому до этого «рассадника» до сих пор дела нет. Какой конкретно «рассадник» имел в виду капитан милиции, было понятно. Даже проституток приходилось из боксов вытаскивать. А про бомжей и говорить нечего, так и пасутся… Одно слово — «рассадник».

Пусть все так, но кто-то же слышал крики, а то и видел преступление! Знает, что убили человека, сам же и милицию вызвал. Это — логично, конечно, но надо подумать. Есть тут некоторые… Капитан и не скрывал своего откровенного презрения к этим «некоторым», но обещал пошарить, поспрашивать. А Петр остановился на варианте все с теми же двумя бомжами. Вот их и надо срочно доставать.

Он объяснил капитану Егорову, почему пришел к такому выводу, — тот ведь не был на совещании в прокуратуре и не знал еще, что его сообщению о бомжах придано такое серьезное значение. Значит, как трактует армейский закон? Не давай советы начальству, ибо оно тебя же и заставит их выполнять. Короче, ищи, капитан, да побыстрей, своего медбрата Свиридова.

Прояснился, по мнению Щеткина, и вопрос о том, с какого аппарата звонил неизвестный свидетель, поскольку возле гаражей телефонов-автоматов не было, то есть один-то был, но в сторожке, а бежать метров триста-четыреста до ближайшего ночного магазина, где висел телефон, чтобы просто позвонить в милицию и не отозваться самому, вряд ли бы стал кто-то из местных жителей. Позвонил бы уж из дому. Да и фраза-то сказанная была странной, записал ее дежурный, прежде чем послать наряд: «В гаражах черного убили!» Значит, получается, свидетель видел конкретного человека, которого убивали. А вот на вопрос: кто звонит и о каких гаражах идет речь, телефон ответил частыми гудками. И это теперь очень даже понятно. Бомж — свидетель, для того же Свиридова это уже — слишком. Кабы не случилось убийство той бомжихи. Случай, опять же…

Участковый, соглашаясь с москвичом, только качал головой, удивляясь, почему сам не додумался. Так же все просто получается!

«Ну что, прорвались опера», — удовлетворенно размышлял Петр Щеткин, направляясь в городскую прокуратуру и мыча известную песенку про своего брата-оперативника. А то все застой какой-то — и в фактах, и в мыслях…

Настал момент, когда показалось, будто сани облегченно «вздохнули», покатившись с горы…

Ну покатились-то, может, и покатились, да вот только их ускоряющийся бег почему-то не вызывал у Александра Борисовича довольной улыбки. Лишний раз подтвердилось его убеждение в том, что самоуспокоенность — самое глупое состояние здравомыслящего человека. Смешно ведь: киллер был фактически в руках, только протяни — и он твой. Конечно, грамотно протягивай ручонки-то, не делай пустопорожних движений, — на то ты и профи высокой пробы. И такой промах! Теперь можно сказать с изрядной долей уверенности, что он потерян. Он уже понял, что его засекли, видели, значит — линяй! А это, всего-навсего, ровно половина дела. Если не больше. Никто не может гарантировать того, что он уже не созвонился с напарником и не описал ситуацию. Следовательно, можно считать, условно пока, что и второй фигурант может оказаться потерянным. И это — красивый результат всего-навсего какой-то мелкой промашки. Будет большой удачей, если воронежский «деятель», этот пожилой киллер, снова выйдет на связь с Корженецким. Что вряд ли. Полсотни тысяч баксов — это уже результат. Не тот, на который они рассчитывали, но, с другой стороны, еще с позапрошлого века известно, что за отсутствием гербовой бумаги пишут и на простой. И не умирают…

Неловко было глядеть в глаза бывшему полковнику Кротову, объясняя причину срыва операции в Москве нелепой ошибкой самого виновника, то бишь Николая Матвеевича Щербатенко. Надо ж было на кого-то списать собственную неудачу. Кажется, получилось убедительно, ухмылки, во всяком случае, Турецкий у собеседника не заметил. Впрочем, кагэбэшная школа — хрен что прочтешь в глазах начальника службы безопасности…

Договорились лишь об одном: если киллер позвонит, пусть Георгий Витальевич «устало» соглашается на все его условия. Обязательно устало. И покорно. Ощущение покорности у твоего клиента добавляет наглой уверенности исполнителю, что и требуется. А еще тем самым будет сделана попытка убедить того «деятеля» в том, что у Щербатенко и Корженецкого не было и не может быть никаких реальных контактов. Тогда и слежка за тем, московским, киллером будет выглядеть как неловкая, непродуманная инициатива частного сыскного агентства. Если эти «выдумщики» уже не сопоставили концы, обнаружив в обоих делах присутствие категорически нежелательной для себя фигуры бывшего «важняка» Турецкого. Тогда, как говорится, суши весла… Людей, придумавших такую великолепную комбинацию, недальновидными или небрежными в своих действиях назвать трудно.

Ну а если вдруг, тогда и посмотрим, решил Александр Борисович. В одном он был уверен твердо: никакой крови здесь уже не будет. Мужики увлеклись определенным изяществом исполнения, предусмотрев все, кроме одной-единственной, словно бы и несущественной, детали. Их главная ошибка, если говорить об операции в целом, не принимая во внимание тех денег, что неосмотрительно передал киллеру Корженецкий, заключалась лишь в том, что преступники, сами того не желая, в буквальном смысле наткнулись на Александра Борисовича Турецкого, который быстро разгадал их хитроумную загадку. Но это так и называется — не повезло. В иной ситуации они сорвали бы свой миллион долларов. Или что-нибудь около того.

Но крови не будет, нет. Скорее всего, они молча отойдут в сторону, и ни у кого не останется ни малейшей зацепки, если… Вот об этом «если» и хотел вечерком поговорить Александр Борисович с Филиппом, потому что знал, как бывает обидно, когда тебя обвели вокруг пальца, а по старой привычке не бросать недоделанных дел и недорешенных вопросов, если еще имеется хоть какая-то возможность. А один из ходов, даже если все на этом и закончится, представлялся Александру Борисовичу отчасти еще перспективным. Тем более что у «Глории» теперь была замечательная сотрудница, для которой просьба Александра Борисовича поработать в архивах должна зазвучать восторженной музыкой «высокой причастности» к великим делам века — не меньше.