Замок был выстроен лет триста тому назад и долгие годы служил резиденцией махтлагенаров Моосмоора. Однако Сигебанду фон Лерхе это место никогда не нравилось, он считал его неудобным. Чем именно? Да прежде всего удаленностью от Норвальда. «Зато к столице ближе», – внушали ему приближенные люди. «Что мне столица? На балы я не хожу, на турниры не выезжаю, политикой и торговлей не интересуюсь. А в Норвальде у меня друг!» – отвечал на это Сигебанд и в один прекрасный день, незадолго до наступления темных лет, взял и переселился со всем двором в скромный прибрежный замок Перцау, уж оттуда до Логова льва – столь претенциозно именовался замок фон Раухов – было рукой подать. С тех пор друзья были неразлучны, вместе вершили ратные подвиги и неисчислимые глупости творили тоже вместе (прямым следствием одной из них, к слову, стало рождение Йоргена). Старый же, опустевший замок в годы войны с Тьмой занял моосмоорский гарнизон Ночной стражи, где по сей день и обретался.

…Городок Эрнау, выросший вокруг холма, был небольшим и неопрятным, дома в нем теснились без всякого порядка и выглядели бедновато, хоть были среди них и великаны в три этажа – до войны люди из дальних болот специально приходили поглазеть на этакое диво. Даже массивный каменный замок, обнесенный стеной повыше любого из домов Эрнау, впечатлял их меньше. За каменными стенами живут господа, что самим богам сродни, чего же удивляться величию их обители? Но чтобы самые простые люди селились на такой высотище, что белкам да куницам впору, – об этом только в сказках сказывать! «Вот ведь жизнь богатая!» – вздыхал восхищенно, даже без зависти, болотный люд, и город казался им таким огромным, что, не ровен час, заблудишься.

А заблудиться здесь и в самом деле оказалось легко, но виной тому были не выдающиеся размеры Эрнау, а беспорядочность его застройки и бестолковость горожан, не умеющих толком указать дорогу: «Дык это… туды, значит, свернете, а тамочки прямо, прямо и опять взад…» Наши друзья это испытали на себе, долго пришлось им плутать по закоулкам и подворотням, разозлились даже. Главное, вот он, замок, просматривается из любой точки, а хочешь выйти к нему – упираешься в очередной тупик. Если бы не поздний час, Йорген просто взял бы любого прохожего за шиворот и велел проводить до места. Но на ночь глядя человека от дома не уведешь – как он потом будет возвращаться один, впотьмах? Еще попадется кому-нибудь на зуб – будет на душе новый грех…

Ну, выбрались кое-как сами. Правда, для этого пришлось повалить забор, очень некстати возникший поперек проулка. Хозяин, услышав шум и треск, выскочил из дому с вилами. Но, увидев, какие важные господа посягнули на его собственность, вилы отложил и принялся кланяться. Йорген кинул ему золотой, и тот поймал монету на лету, хоть сумерки уже успели сгуститься настолько, что шторбы уже начали пошевеливаться в своих могилах.

А к тому моменту, когда путники наконец добрались до ворот замка, кое-кто из ночных кровопийц наверняка и повылазить успел, потому что западный горизонт из малинового перекрасился в серый и на небо выкатилась луна. Потянуло болотной сыростью, где-то что-то тоскливо завыло, стало совсем неуютно.

Йорген принялся начальственно стучать в дверь – такие короткие, размеренные, полные внутреннего достоинства удары. Пять минут стучал, десять… Под конец уже долбил со всей дури (по любимому выражению отцовского конюха) и орал такое, что в присутствии служителя Дев Небесных произносить не стоило бы. Ведь известно: все услышанное хейлигом немедленно доносится до дивного Регендала. Если это так – бедные Девы в тот вечер много лишнего наслушались… Впрочем, тонкую грань приличия Йорген себе никогда не позволял переступать, и его эпитеты в адрес заснувших на воротах подчиненных относились все больше к миру животных и темных тварей, а области постыдного не касались. Хоть в этом Девам повезло.

К тому же орал ланцтрегер не от злости, а потому, что был уже не на шутку встревожен. Наступал тот час, когда по Уставу караульной службы, единому для всего королевства, стражам полагалось покинуть расположение и выйти на патрулирование ночных улиц. Однако никаких признаков жизни ни на воротах, ни за воротами не наблюдалось. Уж не случилось ли какой беды? Живое воображение Йоргена рисовало жуткие картины: вот входят они в замок, а все его обитатели давно мертвы, лежат с перегрызенными глотками в лужах крови. Тела их разбросаны повсюду, кого где настигла гибель, и жирные синие мухи вьются вокруг, ползают по трупам, копошатся в глазницах…

Глупость, конечно. Какие мухи среди ночи?

Но кое в чем ланцтрегер оказался прав. Стражи действительно валялись где попало, и многие именно в лужах. Только это не кровь была, другая жидкость, куда менее зловещая, куда более отвратительная.

– Эй!!! – Голос Йоргена успел осипнуть и стать чужим. – Есть здесь кто трезвый, гифта вас раздери?!!

Ворота им так никто и не открыл. Можно сказать, штурмом взяли замок! С горя Йорген побрел вдоль стены, сам не зная зачем, и ему улыбнулась удача. Буквально в нескольких шагах от входа, удачно скрытая от посторонних глаз фланкирующим выступом, стояла ветхая осадная лестница, чрезвычайно ненадежная на вид – нижние ступени ее были уже надломлены. У подножия ее лежало два предмета: тощее тело стража и полупустой винный бочонок. Оба воняли одинаково, а тело еще и храпело мощно, – должно быть, именно этот звук подспудно привлек внимание Йоргена, заставив свернуть в сторону от ворот.

– Ой! – наивно удивился юный хейлиг. – Зачем это здесь?

Что именно он подразумевал под «этим» – тело, бочонок, лестницу или всю композицию в целом, мы не беремся судить, а Йорген не стал уточнять, уж для него-то картина была ясной, как день.

– Затем, что если покидаешь пост самовольно с целью протащить в расположение спиртное и потом надираешься как свинья, так надо это хотя бы по возвращении делать, а не до него! – яростно прошипел он. – А этот выродок, – он брезгливо ткнул спящего сапогом, – выхлебал полбочонка в одно рыло здесь, внизу, чтобы другим меньше досталось, а назад уже никак – скопытился. Вот пусть его теперь шторбы сожрут или вервольфы, если не побрезгуют вонищей. Туда ему и дорога!

– Ах, друг мой, сколь ужасно ты выражаешься сегодня! Куда это годится? Люди нашего положения не должны опускаться до уровня безродных кнехтов! – не выдержав, укорил ланцтрегера силониец.

– Говорят, его величество Хаген Мудрейший, отец молодого короля Видара, в минуты душевных волнений бранился столь образно, что чувствительным дамам становилось дурно, – сердито парировал Йорген, он не мог так быстро успокоиться. Тем более что самое худшее его ожидало впереди.

Оставив пьяного под защитой наспех вычерченной пентаграммы – на словах ланцтрегер фон Раух всегда бывал куда более жесток, чем на деле, – Йорген вскарабкался на стену, проломив попутно еще несколько ступеней («Такие лестницы при короле Густаве на вооружении состояли! Где только откопать ухитрились этакую рухлядь?»), сам открыл ворота, впустив спутников внутрь… и редкое зрелище открылось их изумленным взорам.

Понятно, что погруженному в науки колдуну, смиренному хейлигу и уроженцу просвещенной Силонии окружающая действительность не демонстрировала худшие свои стороны и мир представлялся им слегка идеализированным. Но даже Йорген фон Раух, чей жизненный опыт был несравнимо богаче, никогда не видел столько пьяных разом! Они были в разных чинах и летах. Они валялись повсюду, как убитые на поле брани: несколько человек на стенах, куча народа во дворе, еще больше – в небольшом дворце, занятом под казарму, трое – возле заколоченных дверей круглого донжона, под навесом. Кто-то еще шевелился, мычал и делал попытки ползти, другие лежали бесчувственными бревнами. Было среди них и несколько особ женского пола – валялись с бесстыдно задранными юбками. «Должно быть, гулящие девки из городка, – машинально отметил про себя Йорген. – Странно, они-то зачем так напились?»