выключить, пока действие не будет выполнено. Для Джонни это было чудовище, спящее под кроватью, во время его долгого флирта с алкоголем. Он мог контролировать количество выпиваемого вплоть до последних шести месяцев. Ему нравилось выпивать, он хотел выпивать, часто перебирал. Но это не было автоматической реакцией. Он не пил бездумно. Он пил, чтобы получать то, что ему нравилось, в большем количестве. И даже тогда, когда выпивка стала автоматической, она все равно какое-то время приносила удовольствие — час или около того. Но четвертый, и пятый, и шестой, и седьмой бокал выпивались уже не в поисках удовольствия. Можно предположить, что желание больше не было частью уравнения. Скорее, Джонни пил, потому что дорсальная часть его полосатого тела превращала дофамин в поведенческую команду. Он пил, потому что было слишком сложно остановиться.

Тогда какой же стимул принуждал его к выпивке? Это мог быть, например, просто пустой стакан в руке. Или, по пробуждении, осознание того, что он трезв или чувствует тошноту. Или, как предполагают Роббинс с коллегами, это мог быть внутренний образ негативных последствий от невыпивки: зарождающееся осознание фактов, которым он не хотел смотреть в глаза, прояснение сознания, которого он хотел избежать, — и чувство стыда. Стыд был частым гостем в жизни Джонни. А сейчас это чувство существенно усилилось из-за его алкоголизма. Стыд — одна из самых мучительно переживаемых эмоций. Стремление избавиться от него может быть непреодолимым, и здесь модель самолечения зависимости кажется правильной. Но мы видим, что желание на этой стадии развития зависимости по-прежнему работает — желание избежать боли, желание получить облегчение. А что насчет тревожности? Каждое утро его добровольного заключения Джонни атаковала мысль о том; что сейчас его начнет мутить, или сама тошнота — и тревога. Тревога о тревоге. К возрасту 63 лет Джонни панически боялся состояния трезвости весь день, начиная с момента пробуждения.

При ОКР, которое считается близким родственником зависимости, ритуалы выполняются, чтобы смягчить или избежать тревожного состояния. Вы не получите никакого вознаграждения, если будете мыть руки пятьдесят раз на дню или снова и снова проверять, выдернут ли шнур из розетки. Компульсивное поведение — это в высшей степени автоматическая реакция на стимул, но оно может комбинироваться с мотивационными вспышками прилежащего ядра и активностью нейронных сетей страха миндалины, сложившихся за годы личностного развития. Дорсальная часть полосатого тела не действует в одиночестве, и прилежащее ядро и миндалина — ее самые шумные соседи. Согласно Роббинсу, объединенная активность именно этих нейронных спецподразделений лучше всего объясняет развитие последних стадий зависимости.

Но можно ли этот тип нейронного реструктурирования классифицировать как болезнь? Когда человек доходит до такого состояния, мозг больше не функционирует так, как раньше. Согласно Барри Эверитту и Тревору Роббинсу: «Нет ничего странного или необычного в том, что поведение становится условно-рефлекторным и контролируется дорсальной частью полосатого тела». Они напоминают нам, что такое поведение имеет место во многих областях нашей жизни; включая еду и другие обычные активности. Когда вы подносите спагетти, намотанные на вилку, ко рту, то делаете это потому, что предвосхищаете их удивительный вкус, или потому, что именно таким образом мы всегда действуем вилкой? Или и то и другое вместе? «Автоматизация поведения освобождает когнитивные процессы», — продолжают авторы.[33] И если подумать, это достаточно очевидно. Нам нужны привычки, чтобы освободить ум для других вещей — мыслей, разговоров, изучения нового, оценки и планирования. Как было описано в главе 2, самоорганизующиеся изменения нейронных сетей мозга естественным образом стабилизируются и становятся привычками, а плохие это привычки или хорошие — вопрос к социологам, а не к нейробиологам. Но компульсивное пьянство Джонни определенно не было нормальным, или здоровым, или естественным. Как нам увязать естественный процесс нейронных изменений и стабилизации с гротескным паттерном потребления, который так часто наблюдается при зависимости?

Совсем не просто. Вот почему зависимость настолько загадочна и ее изучение связано с таким количеством проблем. Да, очень просто назвать зависимость болезнью. Однако использование этого термина не приближает нас к пониманию проблемы. Так что давайте сосредоточимся лучше на проблеме контроля. Когда привычки начинают угрожать нашей безопасности, в дело вступает сознательный контроль поведения. Мы обычно полагаемся на самоконтроль, который уводит нас прочь от наших самых сомнительных увлечений. И действительно, есть несколько регионов, расположенных в префронтальной коре и рядом с ней, функция которых состоит именно в этом. Обычно они хорошо справляются со своими обязанностями, например когда вы даете сами себе команду положить вилку с макаронами обратно на тарелку, потому что вы съели уже достаточно. Наличие механизмов сознательного контроля поведения помогает объяснить, почему большинство людей либо не становятся зависимыми от вредных веществ, либо, в конце концов, вытаскивают себя из зависимости. Но у Джонни самоконтроль не работал.

Почему?

Потому что когда привычки укореняются, двустороннее сообщение между полосатым телом и префронтальной корой начинает ухудшаться. Особенно это касается путей, ведущих к дорсолатеральной префронтальной коре, которая играет решающую роль для процессов мышления, памяти, планирования и самоконтроля. Дорсолатеральная ПФК — это капитанский мостик на корабле, поскольку управляет мышлением и поведением осмотрительно, сознательно и часто умело справляясь с трудностями и неудачами. Этот регион становится гиперактивным на ранних стадиях зависимости, вероятно, тогда, когда люди пытаются контролировать развивающуюся привычку или продлить очарование нового опыта. Но затем что-то рушится. Нас учили думать о работе мозга в плане «используй или потеряешь». Но что касается дорсолатеральной ПФК и ее роли в зависимости, мы одновременно и используем ее, и теряем. Со временем дорсолатеральная ПФК и другие префронтальные центры контроля начинают обрывать связь с полосатым телом, когда вызывающая зависимость субстанция попадает в руки. Отсоединение приводит к неиспользованию, а неиспользование приводит к разрушению. При долговременной зависимости некоторые регионы, участвующие в сознательном контроле поведения, действительно теряют значительное количество синапсов, и это выглядит на изображениях мозга, полученных с помощью МРТ, как «потеря объема серого вещества» (серое вещество — это нейроны и их синапсы). При зависимости от алкоголя, мета, кокаина, табака или героина объем серого вещества в некоторых префронтальных областях, по оценкам исследователей, сокращается на 20 %. А степень потери зависит от продолжительности и степени тяжести зависимости.[34]

Согласно этой точке зрения, обмен информацией между областями сознательного контроля в префронтальной коре и областями компульсии в полосатом теле не просто сокращается; она становится фрагментарной или вовсе недоступной. В случае Джонни это нетрудно себе представить.

Однако несмотря на резкое ослабление сознательного контроля, зависимость остается явлением, очень типичным для человека. И очень распространенным. Среди компульсивных привычек