– Черт с ним. Он летчик, но мелкая сошка. Пусть уезжает под крыло Исии-сан… – мужчины засмеялись.

По щеке Степана стекал плевок. Юноша, ненавидяще, шепнул:

– Сука, большевистская тварь, ты сдохнешь, обещаю. Гори в аду, как Горский, как все остальные. Мерзавцы, как ты, меня сиротой оставили… – солнце играло на золотом, двуглавом орле, на черной, лакированной свастике значка:

– Фашист, – понял Степан, – я не знал, что русские могут быть фашистами. Он не русский, он белоэмигрант, враг… – полковник и лейтенант поднимались. Властный голос, сказал что-то, на японском языке.

Степан посмотрел в ту сторону. Офицеры, подтянувшись, кланялись очень красивому, холеному мужчине, в полевой форме, без нашивок, с бесстрастным, ничего не выражающим лицом.

– Самурай, – вспомнил Степан, – вот они какие. Понятно, кто здесь главный.

Темные глаза небрежно оглядели его. Наримуне махнул рукой:

– Оставьте нас одних. Я уверен, что он заговорит. Он притворяется… – пройдя к постели, он, с размаха, хлестнул Степана по щеке:

– Их командиры знают языки, мне показывали протоколы допросов… – он привольно развалился на стуле: «Я сам справлюсь».

Дверь закрылась. Степан, устало, опустил веки: «Молчи, что бы он ни делал».

Над голой степью повисло безжалостное, полуденное солнце. Пот стекал по шее, капал в расстегнутый летный комбинезон. В кабине И-153 было жарко. Держа руку на штурвале, улучив минутку, Лиза вытерла лоб. Она, в который раз, обрадовалась, что в Чите постригла волосы.

Занявшись парашютным спортом, Лиза отрезала косы, но раньше черные локоны падали ей на плечи. Весной, в Москве, Марина Раскова отвела Лизу в парикмахерскую, на улице Горького. Девушка никогда еще не бывала в подобных местах.

Став курсанткой летного училища, Лиза переселилась в общежитие. В детдоме она делила спальню с двадцатью другими девушками. Теперь в комнате их жило всего восемь. Новое общежитие, рядом с аэродромом, на окраине города, показалось Лизе дворцом. Читинский детский дом размещался в дореволюционном особняке. Воспитанники сами его ремонтировали, белили потолки, красили стены, но в подвале жили крысы, которых никак не удавалось вывести. Ночью они бегали по коридорам и комнатам.

Родственники привозили детям скромные подарки, дешевые конфеты, или подсолнечную халву. Ребята привыкли съедать провизию сразу. Стоило оставить пакеты на ночь в рассохшейся, общей деревянной тумбочке, как дети просыпались от нашествия крыс. В старых кроватях жили клопы.

Малышкой Лиза ходила с наголо бритой головой. У всех детей водились вши. Она и сейчас, иногда, чувствовала запах керосина, слышала плач: «Больно, очень больно!». Старшим девочкам разрешали отращивать волосы, но приходилось часто заматывать голову тряпками, пропитанными керосином, и терпеть жгучую боль. Каждый день они вычесывали друг друга.

В летном училище было два десятка курсанток. Им выделили часы, раз в неделю, в гарнизонной бане, где Лиза, впервые после Москвы, увидела душ. В читинской городской бане, куда водили детдомовцев, девочки мылись под кранами, присев на корточки. Военный парикмахер подстригал девушек.

Оказавшись в салоне, как называла его Марина, Лиза, робко, опустилась в большое кресло. Мастер был пожилой, обходительный, с мягкими, ловкими руками. Он покачал головой:

– Преступление, кромсать чудесные волосы… – он показал Лизе, как правильно завивать концы. Мастер посоветовал:

– Зайдите в ГУМ, в ЦУМ. Советская промышленность заботится о женщинах. Купите электрические щипцы, бигуди. К сожалению, у нас пока не выпускают приспособлений для сушки волос… – мастер замялся, но бодро закончил:

– Я уверен, они скоро появятся в магазинах!

Лиза вдыхала аромат цветов. Вокруг сидели ухоженные женщины, в хороших платьях, в туфлях на высоком каблуке. Марина сказала, что в парикмахерскую ходят жены военных, депутаты Верховного Совета, и работники министерств. Держа руки в мисочке с теплой, мыльной водой, Лиза вспомнила шубку товарища Горской, темного соболя, длинные пальцы, с красивым маникюром, запах жасмина, уверенное, крепкое рукопожатие:

– Марта, наверное, тоже станет партийным работником… – подумала Лиза, – товарищ Горский был соратником Ленина и Сталина…

В Чите она ходила по площади Горского. Именем революционера назвали городской дворец культуры.

Лиза выступала в клубах Осоавиахима с новой, красивой прической, но на обложке «Огонька» появилась в летном комбинезоне. Статью писала знакомая журналистка, приезжавшая в Тушино перед авиационным парадом. На лацкане твидового жакета блестел партийный значок. Лиза увидела на нежном пальце золотое кольцо. Девушка перехватила ее взгляд:

– Я вышла замуж. Мой муж работает в Генеральном Штабе. Он летчик, как и вы. Полковник… – розовые губы томно улыбнулись. Журналистка тряхнула красивой головой:

– Вы орденоносец, товарищ Князева. Будете украшать собой журнал. Ваш опыт очень важен для советской молодежи… – в Москве Лиза, в первый раз, сходила в Большой театр. Она сидела в ложе, с другими летчиками, в единственном, выходном платье. Наряд Лизе спешно сшили в правительственном ателье, перед вручением ордена. Она тогда впервые надела чулки, и шелковый пояс, на косточках. В детдоме девочки носили, под юбками, лыжные штаны, а летом бегали с голыми ногами. Лиза боялась, что свалится с каблуков. Она тренировалась в походке, перед зеркалом, в общежитии института, в Щелково.

В театр все летчики надели ордена. Лиза долго отнекивалась, но Раскова строго сказала:

– Нечего стесняться своих заслуг. Шутка ли, второй беспосадочный перелет на Дальний Восток. Ты была бортинженером, устранила неисправность машины… – Лиза покраснела:

– Просто мелочь. Мы бы, все равно, долетели… – в театральном буфете она смущалась. Лизе казалось, что все на нее смотрят. Она, в первый раз, выпила бокал шампанского. В Чите их, иногда, водили в городской парк культуры и отдыха. Некоторым детям родственники оставляли деньги. Девочки покупали стакан ситро, деля его на десять человек. Лиза помнила сухой, сладкий вкус шампанского на губах. Она, отчего-то, подумала: «Интересно, как это, целоваться?». Девушка оборвала себя: «Следи за землей, и за воздухом. Ты здесь по делу».

Лиза долго убеждала политрука Васильева и заместителя командира полка позволить ей вылететь на поиски майора Воронова. Пошел второй день, как его самолет не вернулся на базу. Лиза, решительно, сказала:

– Товарищи, у меня больше ста часов стажа. Я сидела за штурвалом во время перелета на Дальний Восток. Я хорошо знаю машину. В конце концов, – ловко ввернула Лиза, – готовится наступление. Каждые руки на счету. Опытные летчики должны заниматься своим делом… – все думали, что майор погиб. Однако техник Грищенко качал головой:

– Горючего в машине хватало, технических неполадок не нашлось. Конечно, товарищ майор мог наткнуться на японский патруль… – по огромной степи были разбросаны обломки машин, оставшихся после июньских боев. Тела многих летчиков не обнаружили. На карте, в штабной палатке, отмечали известные координаты крушений. Политрук сказал, что поисками займутся после перемирия. Лиза смотрела на карту: