– Здесь соляные озера, пески. Ребята говорили, что за несколько часов самолет может затянуть, без следа…

Она не могла думать о Степане как о мертвом. Лиза, именно так, называла про себя командира. В конце концов, политрук и заместитель сдались, но Лизе запретили залетать на территорию Маньчжурии. Девушка, пристально, глядела на степь:

– Он мог разбиться за Халхин-Голом… – Лиза твердо помотала головой: «Он жив. Наверное, просто неисправность, вынужденная посадка, сломалась рация. Я его найду».

Черные, короткие волосы под шлемом промокли от пота. Получив направление в действующую армию, Лиза пошла в гарнизонную баню, в Чите, и безжалостно остригла московскую прическу. Ей выдали авиационную форму, с защитного цвета юбкой. В армии служило много женщин, медицинских сестер, и врачей. В авиации, насколько знала Лиза, она пока оставалась первой:

– В школах есть курсантки… – Лиза пристально смотрела на степь, – скоро мы все станем военными пилотами. Впереди много сражений, – кроме формы, она получила сапоги, летный комбинезон со шлемом, парашют и белье с портянками.

Лиза скосила глаза вниз. Комбинезон полагалось надевать на форму, но в жару никто из летчиков такого не делал.

В Москве, Лиза пошла в ГУМ, в отдел женского белья. Столичные магазины казались девушке музеями. Лиза рассматривала пудреницы, флаконы с духами, или золотые кольца, на ювелирных прилавках. В ГУМе она увидела комбинацию. Лиза поняла, что это шелк. Из похожей ткани ей сшили торжественное платье. Портниха, в правительственном ателье, хвалила ее фигуру, но велела не горбиться:

– Я понимаю, товарищ Князева, что вы привыкли сидеть в кабине самолета, – женщина потянула ее за плечи, – но, в вашем возрасте, надо думать о хорошей осанке… – под платьем Лиза не носила бюстгальтера. Он девушке оказался не нужен. Она помнила прохладу нежного, кремового шелка на руках:

– Вам очень пойдет, – одобрительно сказала продавец, – это новая модель. Советские женщины получили от партии шелка и духи. Как учит нас товарищ Сталин: «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Комбинацию Лиза не купила. Девушка не очень понимала, куда ее носить.

В детском доме они сами строчили холщовые ночные рубашки. Сейчас Лиза спала в бязевых трусах, и рубахе, с казенными штампами. В рубаху она могла завернуться два раза. Гимнастерку и юбку в Чите пришлось срочно ушивать, в гарнизонной мастерской.

Под комбинезон Лиза надела только трусы. Утром, в столовой, она отказалась от чая, но, все равно, сунула между ног казенное полотенце. Лиза надеялась, что если что-то случится, то на жаре ткань высохнет. На Дальний Восток они летели в транспортном самолете, где был туалет:

– Мужчинам легче… – Лиза, с тоской, взглянула на флягу, где плескалась вода, – они устраиваются… – очень хотелось пить, пошел третий час поисков. Лиза надеялась, что скоро увидит его самолет.

Она присмотрелась к степи. Ее И-153 летел невысоко, в каком-то полукилометре от земли. Лиза узнала знакомые очертания истребителя. Машина завалилась на бок:

– Шасси повреждено. Это его номера… – Лиза, уверенно, направила штурвал вниз. В плоской, словно стол, степи, не было недостатка в хороших площадках для посадки.

Лизе показалось, что в распадке, неподалеку, на склоне оврага виднеется что-то темное, словно бы крыша машины. Она отвела глаза:

– Ерунда, откуда здесь машине взяться? Двадцать километров до границы, по карте. Монголы, и те отсюда ушли, с началом войны… – самолет медленно садился. Кабина И-153 была пуста. Она заметила брызги на плексигласе:

– Его ранили, в бою. Я знала, знала, что его найду. Он без сознания, и не мог связаться с аэродромом по рации. Все будет хорошо… – шасси коснулось сухой травы. Самолет Лизы, остановившись, подпрыгнул.

Григорий Николаевич Старцев, оставил ЗИС-5 на склоне распадка. Он хмыкнул:

– Кто знал, что большевик сюда приземлится?

Приехав за майором, Старцев понял, что истребитель сел неподалеку от места, где обычно проходил сеанс связи со штабом. Григорий Николаевич поставил в известность разведывательный отдел. Его превосходительство полковник успокоил Старцева:

– Вы скоро вернетесь в Джинджин-Сумэ. Остался один выход на связь, раздача подарков, и ждем вас в штабе.

Старцев, все равно, внимательно осмотрел овраг. Судя по всему, с тех пор, как он увез отсюда майора, в степи больше никто не появлялся. У него оставалось два часа, чтобы связаться со штабом и передать последние сведения о движении красных. Шоферов кооперации перебрасывали на военные грузы, из Баян-Тумена приходила артиллерия и танки. Все указывало на то, что наступление русских начнется в конце августа, через месяц. Старцев надеялся, что японцы ударят раньше и сметут большевистскую нечисть с лица земли.

– В конце концов, – он вскрыл тайник в задней стенке кабины, – если не японцы с ними покончат, то Гитлер. Мы поможем фюреру.

В Харбине, он ходил на собрания фашистской партии Родзаевского. Гитлер, в «Майн Кампф», называл славян неполноценной расой, но Старцев отмахивался:

– Гитлер никогда не имел дела со славянами. Германия и Россия издавна рядом, война была ошибкой… – Григорий Николаевич был уверен, что белоэмигранты в Европе тоже поддержат Гитлера. Он ожидал, что, с началом войны против большевиков, его парижские знакомые запишутся в ряды немецкой армии.

– Немцы, скорее всего, создадут отдельные подразделения для русских, как здесь… – Старцев, покусывая травинку, настраивал рацию. Сухо, волнующе, пахло степью. Трещали кузнечики, в чистом небе не было видно ни одного самолета:

– И очень хорошо… – он прислушался к треску эфира, – большевики обманывают народ. Солдаты поймут, что за Гитлером, правда, и перейдут на сторону освободителей. Большевистский гнет закончится… – дома, в Харбине, у Старцева имелись все документы, подтверждающие законность наследования.

Имущество «Дома Старцевых», оставшееся в России, должно было перейти Григорию Николаевичу. Он часто открывал блокнот, подсчитывая будущие прибыли, от пароходства на Амуре, и долей в золотых приисках. Жениться Старцев собирался после падения большевиков. Он не хотел оставлять детей сиротами. Старцев видел мальчиков и девочек, лишившихся отцов, на гражданской войне:

– Большевики долго не продержатся… – Старцев взял наушники, – истинно, колосс на глиняных ногах. Федор тоже воевать пойдет. Он учился в Германии, отлично знает язык. Талантливый инженер, как его отец. Новому порядку он пригодится… – преследования евреев никого в белой эмиграции не трогали. Старцев о подобном не задумывался. Во Владивостоке, ребенком, он евреев не видел, в Харбине их жило мало. С началом японской оккупации Маньчжурии почти все евреи отправились на юг, в Шанхай и Гонконг.

– Поближе к англичанам, – он услышал позывные Джинджин-Сумэ. Старцев, размеренно, диктовал ряды цифр, сверяясь с блокнотом:

– Англичан в Россию пускать нельзя. Дай им волю, они весь мир колонией сделают. Наше золото, и уголь мы будем разрабатывать сами… – Григорий Николаевич не был против продажи концессий иностранцам, но настаивал, что русские люди должны получать основные прибыли. В Харбине среди его друзей было много наследников предприятий, национализированных большевиками. Встречаясь, они обсуждали, как восстановят производство, вернув заводы и промыслы.