– А американец?

– Американец этот голодранец! – непонятно на каких данных основываясь, заявил Валерий Борисович и заснул.

Они проезжали мимо «Украины». Уже почти совсем стемнело. Загорелись огни большого города. Улицы приобрели незаслуженно праздничный вид.

Вероника ехала быстро, но не сломя голову. Такое было впечатление, что она попутно еще о чем-то напряженно размышляет. Очевидно, тем же самым был занят и ее спутник. Тот, что сидел на переднем сиденье. Обитатель заднего похрапывал, распространяя характерное алкоголическое зловоние. Вероника брезгливо дергала нервным носом. Леонид относился к запаху сзади спокойнее. После «Папарц кветки» ему было ничего не страшно.

Уже почти на выезде из города пришлось остановиться на перекрестке. На это неожиданно отреагировал Валерий Борисович.

– В чем дело?

– Красный свет, – ответил ему Леонид.

Поэт приоткрыл один мутный глаз, присмотрелся к светофору и сделал заявление:

– Не такой уж он и красный.

После этого он снова спокойно захрапел.

Метров через триста после перекрестка Вероника затормозила. По ту сторону Можайского шоссе горели огни огромного гастронома.

– Надо запастись продуктами. А то дома шаром покати.

– Я думаю, в гастрономе положение не лучше.

– А мы пойдем не в гастроном.

Оставив спящего Валерия Борисовича в машине, Вероника привела сторожа к магазину под названием «Дары природы», спрятавшемуся в тени полуоблетевших деревьев. Видимо, Леониду до этого не приходилось пользоваться услугами подобных торговых точек, потому что он ходил по торговому залу с широко открытыми глазами.

Буженина, копченый окорок, колбаски «Охотничьи», сосиски «Микояновские», перепелиные яйца, маринованные маслята, ветчина консервированная югославская, ветчина китайская. И это только малая часть ассортимента.

И впускают не по пропускам.

И народу не слишком много.

Вероника затаривалась по полной программе. Кило буженины, две палки сервелата. Еще какие-то банки, бутылки. Растерянность спутника ее забавляла.

– Почему у тебя вид такой обалдевший? Не можешь понять, что это за заведение? Никакого секрета тут нет, просто цены чуть повыше. Наши люди как устроены, они лучше полдня простоят за сосисками по два семьдесят, вместо того чтобы зайти сюда и купить спокойно по четыре двадцать. Теперешние деньги ведь вообще ничего не стоят, согласись.

Леонид взял из рук Вероники сумку, туго набитую дарами природы.

– Парадокс заключается в том, что деньги ничего не стоят, но их все равно не хватает.

– А может, тебя смущает то, каким образом они у меня появились? – В голосе Вероники проскользнула явно провокационная нотка.

– Как тебе сказать.

– Так и скажи: очень подозрительно выглядела сцена передачи пьяным дядей истеричной племяннице конверта с бабками. Очень это напоминало дележ добычи.

Леонид промолчал.

Они вышли из фантастического магазина.

Вероника остановилась и взяла спутника за ремень сумки, переброшенной через плечо.

– Да, ты правильно догадался. Мы провернули с Валерием Борисовичем некую операцию. Деньги получены за кортик моего деда, адмирала Хорлина. Кортик был продан моему отцу, академику Петухову. Дело в том, что мой отец с огромным уважением относился к своему тестю. Считал его великим флотоводцем и собирал все, что было с ним связано. Всякие предметы, карты, ордена. Кортики. Не знаю, зачем ему это было нужно. Может, мучило чувство вины из-за того, что он захватил его дом. Хотя это маловероятно. Скорей всего что-то коллекционерское. А вероятнее всего, он боялся, что дачу начнут отбирать, и тогда он объявит, что на даче будет дом-музей знаменитого адмирала. Дядя Валера давно уже раскусил страсть папахена и сплавил ему свою часть флотских побрякушек. Когда они закончились, попробовал подобраться к вещам деда, что перевез к себе после смерти деда дядя Виталя. Все это закончилось разрывом, скандалом. Тогда дядя Валера решил обворовывать сестру, вечно запертую по больницам. Моя мамочка очень ревниво относилась к отцовскому наследству, не подпускала. Не подпускала к нему ни отца моего, ни своего брата.

Дядя Валера подговорил меня, и я согласилась. Мне деньги были нужны очень-очень. Вчера я заехала на городскую мамину квартиру, якобы для того, чтобы полить цветы, и утащила морской ножик.

Вероника судорожно закурила.

– Я не слишком подробно излагаю?

– Примерно так я себе все это и представлял.

– Да-а?!

– Нет, сначала я думал, что твой дядя связан с американцем, мне казалось, что именно в этом ключ к разгадке, поэтому так жадно разыскивал Валерия Борисовича с самого утра. Теперь-то я понимаю – ключ в другом.

При слове «ключ» Вероника вдруг неудачно затянулась и чихнула дымом. Леонид постучал ей по спине. Она раздраженно махнула в его сторону рукой, мол, сама разберусь.

Отдышалась.

Вытерла слезы, сняв очки. Опять подожгла сигарету и затянулась.

– Теперь ты хочешь спросить, не этим ли самым кортиком было совершено убийство. Да, этим. Академик Петухов был убит кортиком адмирала Хорлина. Ну, что скажешь?

Леонид неожиданно усмехнулся.

– Ты рассказала мне очень много интересного, но, что забавно, дело от этого ни чуточки не прояснилось.

Вероника сплюнула и сказала:

– Ладно, поехали.

Когда они подошли к машине, то увидели, что на заднем сиденье никого нет.

– Сбежал, – прошептала Вероника.

21

– Тлетворное влияние Запада? – спросил я.

Аникеев кивнул.

– Очень точная фраза. Вероника Модестовна очень контактная девушка. В свое время вращалась в богемных кругах, но заразу эту она подхватила не там. Люди искусства в основном пьют. Непризнанные – портвейн, признанные – коньяк. Года два назад у Вероники Модестовны появился друг. Иностранец. Итальянец.

– Вы тогда уже за ней… – не удержался я. Столько ведь ходит слухов о том, что буквально каждый второй гражданин находится на заметке у органов. Хотелось хоть чайную ложечку достоверной информации получить из первых рук.

Майор засмеялся и помотал головой.

– Никто, конечно, за ней тогда не приглядывал. Приглядывали за другими людьми, заслуживавшими того. Вероника Модестовна попадала в отчеты как часть человеческой обстановки, в которой действовали те, кто был под подозрением. Отметили: симпатичная, идеологически беспринципная, дочь такого-то академика. И все. Таких девиц у нас знаете сколько.

– Сколько? – Вопрос был настолько глупый, что даже майор счел его шуткой. Отхлебнул уже совсем остывшего чаю. Начал перелистывать блокнот, но было уже совсем темно.

– Зажечь свет? – спросил я.

– Не надо.

Было понятно, что он готовится сказать что-то важное. И прикидывает, стоит это делать или нет. Что могут означать эти терзания?

Только одно – он все еще ведет со мной какую-то игру. Не просто так беседует, чтоб убить время, дать прийти в себя взбесившемуся аспиранту Шевякову. Он прощупывает меня. Ведет мягкую, деликатную осаду в надежде, что я сделаю какую-нибудь глупость. Проговорюсь.

Или это все мои фантазии?!

– Знаете, я ведь беседовал с Вероникой Модестовной.