class="p1">— Хотите сказать, что, пока вы были их… э-э-э… пленником, вам не доводилось наблюдать размножение делением?

— Верно. — Я задумался. — Во всяком случае, мне так кажется.

— Но насколько я понял, после разделения э-э-э… жертвы сохраняют все воспоминания.

— Это и так, и не так… — Я попытался объяснить ему то странное, как бы отрешенное состояние, в котором пребывает человек во власти хозяина.

— Возможно, это случается во время сна.

— Может быть. Но кроме сна, есть другие периоды, которые трудно вспомнить. Это их прямые «конференции».

— Конференции?

Я объяснил, и у него загорелись глаза.

— О, вы имеете в виду конъюгации!

— Нет, я имею в виду «конференции».

— Очевидно, мы говорим об одном и том же. Как же вы не понимаете? Конъюгации и деление… Они размножаются по собственной воле, когда позволяет наличие свободных носителей. Надо полагать, один контакт на одно деление. Затем, когда появляется возможность, происходит деление, и буквально в считанные часы появляется два новых взрослых паразита. Может быть, даже быстрее.

Если он прав, — а, глядя на гиббонов, в этом трудно было усомниться, — тогда почему мы в Конституционном клубе так зависели от поставок? Или, может быть, я ошибаюсь? На самом деле, я мало что тогда понимал. Делал только то, что приказывал хозяин, и видел только то, что попадало на глаза. Но, во всяком случае, стало понятно, откуда в Канзас-Сити столько паразитов. Имея в наличии космический корабль с запасом транзитных ячеек и достаточно большое «стадо» носителей, титанцы просто начали размножаться, пока не догнали числом землян.

Допустим, в том корабле, который, по нашим предположениям приземлился около Канзас-Сити, прилетела тысяча паразитов. Допустим также, что при благоприятных условиях они делятся каждые двадцать четыре часа.

Первый день — тысяча паразитов.

Второй день — две тысячи.

Третий день — четыре тысячи.

К концу первой недели, то есть на восьмой день, их будет сто двадцать восемь тысяч.

Через две недели — больше шестнадцати миллионов.

Однако нам ничего о них неизвестно точно. Может быть, они способны делиться чаще. Может, один корабль способен доставить десять тысяч ячеек. Или больше. Или меньше. Допустим, они начали с десяти тысяч и делятся каждые двенадцать часов. Через две недели получится…

БОЛЬШЕ ДВУХ С ПОЛОВИНОЙ ТРИЛЛИОНОВ!!!

Цифра просто не укладывалась в голове. Совершено чудовищная цифра. На всей Земле не наберется столько носителей, даже если к людям приплюсовать обезьян.

Похоже, на нас обрушится целая лавина паразитов. Причем очень скоро. Даже в Канзас-Сити я не чувствовал себя так уверенно.

Доктор Варгас представил меня доктору Макилвейну из Смитсоновского института. Макилвейн занимался сравнительной психологией и, по словам доктора Варгаса, именно он написал книгу «Марс, Венера, Земля: исследование побудительных мотиваций». Варгас ожидал, что это произведет на меня впечатление, но я книгу не читал. И вообще, как можно изучать мотивации марсиан, если все они вымерли еще до того, как мы слезли с деревьев?

Ученые принялись спорить о чем-то своем, а я продолжал наблюдать за гиббонами. Затем Макилвейн спросил:

— Мистер Нивенс, а как долго длятся эти «конференции»?

— Конъюгации, — поправил его Варгас.

— Конференции, — повторил Макилвейн. — Этот аспект более важен.

— Но позвольте, доктор, — не уступал Варгас, — конъюгация — это способ обмена генами, посредством которого мутации распространяются на…

— Антропоцентризм, доктор! Вы не можете с уверенностью утверждать, что эта форма жизни имеет гены.

Варгас покраснел.

— А вы хотите предположить что-то еще?

— Сейчас нет. Но повторяю, доктор, вы оперируете недостоверными аналогиями. У всех без исключения форм жизни есть только общая характеристика — стремление выжить.

— И размножаться, — добавил Варгас.

— А предположим, существо бессмертно, и ему не нужно размножаться?

— Но… — Варгас пожал плечами и махнул рукой в сторону обезьян. — Мы ведь уже знаем, что они размножаются.

— Я все же думаю, — ответил Макилвейн, — что это не размножение. Мне кажется, что мы имеем дело с единым организмом, который стремится захватить для себя побольше жизненного пространства. Согласитесь, доктор, зиготы, гаметы — к этому порой так привыкаешь, что начисто забываешь о возможности существования и других принципов.

— Но во всей Солнечной системе… — начал было Варгас.

— Антропоцентризм, терроцентризм, солоцетризм, — перебил его Макилвейн, — это все провинциальные подходы. Возможно, эти существа прилетели к нам из другой звездной системы.

— Ничего подобного! — вставил я. В мозгу вдруг вспыхнуло изображение Титана, и одновременно мне снова сдавило горло.

На мою реплику никто не обратил внимания. Макилвейн продолжал:

— Возьмите, к примеру, амебу. Кстати, по сравнению с нами, эта форма жизни проще, но гораздо более успешна в плане эволюции. Мотивационная психология амебы…

Дальше я слушать не стал. Свобода слова есть свобода слова, и, если человеку хочется, он может сколько угодно рассуждать о «психологии» амебы, но слушать это никто не обязан.

Затем они занялись экспериментами, что несколько подняло их в моих глазах. Варгас распорядился перевести бабуина с паразитами на спине в клетку с шимпанзе и гиббонами. Едва новичок оказался в клетке, они все сошлись в круг спиной к спине и устроили переговоры от паразита к паразиту.

— Вот видите! — Макилвейн ткнул пальцем в сторону клетки. — Эти «конференции» нужны им не для размножения, а, прежде всего, для обмена информацией. Временно разделенный на части организм вновь соединяется.

То же самое мог сказать им и я, только без этой трескучей терминологии: хозяин, который долго был без контакта со своими, первым делом вступает в прямые переговоры.

— Гипотеза! Где доказательства? — фыркнул Варгас. — Сейчас у них просто нет возможности размножаться. Джордж!

Он подозвал бригадира лабораторных рабочих и велел доставить еще одну обезьяну.

— Маленького Эйба? — спросил бригадир.

— Нет, мне нужна обезьяна без паразита. Знаешь что, пусть будет Краснокожий.

— Док, может, не надо Краснокожего? Жалко, — попытался возразить бригадир.

— Ничего с ним не сделается.

— Может, лучше Сатану? Все равно противный, зараза.

— Ладно, давай его сюда.

Привезли Сатану, черного как уголь шимпанзе. Возможно, в других обстоятельствах он бывал агрессивен, но сейчас вел себя очень тихо. Когда его запустили в клетку к обезьянам с паразитами, он прижался спиной к дверце и жалобно заскулил. Мы словно казнь наблюдали. Я держал себя в руках — человек, в конце концов, ко всему привыкает, — но панический страх обезьяны оказался заразительным: захотелось сбежать.

Поначалу обезьяны с паразитами просто смотрели на Сатану, не отрывая глаз, — ну прямо суд присяжных, — и продолжалось это довольно долго. Повизгивание Сатаны сменилось низкими стонами, и он закрыл лицо руками.

— Смотрите, доктор! — вдруг воскликнул Варгас.

— Что? Где?

— Люси, старая самка. Вон там. — Он указал рукой.

Видимо, у чахоточных гиббонов она была за главного. Люси стояла спиной