Густо покраснев, Кентон плюхнулся в свое кресло и уткнулся в буклет. То было расписание отплытий из Генуи на декабрь. Минуты две спустя, к величайшему облегчению, в помещение вошел мужчина в длинном пальто, отделанном золотым шнуром, и остроконечной шапочке и громко объявил, что автобус прибыл и все те, у кого есть билеты, могут пройти на посадку.

Половина мест в автобусе уже оказались заняты туристами из какого-то большого отеля, и Кентон, пристроившийся в самом хвосте процессии, когда поднялся в салон, обнаружил, что там осталось только одно свободное место. Пришлось втиснуться между довольно нескладной австриячкой средних лет и читателем газеты, маленьким австрийцем в очках без оправы на худом лице и пронзительными голубыми глазами. Кентон устроился на сиденье и выглянул в окно. Сердце у него упало — он смотрел прямо в глаза полицейскому, стоявшему на тротуаре.

На секунду Кентон потерял голову от страха. Первой мыслью было выскочить через запасную дверь и бежать. Только потом он понял, что благодаря отражению в оконном стекле полицейский никак не мог его видеть. Кентон расслабился, вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони и взмолился про себя, чтобы водитель наконец перестал болтать с кондуктором и автобус отправился в путь.

— Странное одеяние, не правда ли?

Кентон вздрогнул. К нему обратился мужчина с худым лицом, он говорил по-английски с акцентом, характерным для обитателей лондонских окраин.

Сделав над собой усилие, Кентон спокойно обернулся к соседу:

— Bitte?

В пронзительных голубых глазках, смотревших на него через стекла очков, мелькнула смешинка.

— Да перестаньте! Не станете же вы уверять, что вы не британец?

Кентон слабо улыбнулся.

— Извините. Привык тут говорить только по-немецки.

Он почувствовал, что краснеет.

— Хотя эта австрийская полиция работает что надо, — продолжил между тем его собеседник. — Вот уже много лет я езжу в эту страну и готов побиться об заклад: здешние полицейские лучшие в Европе. Совсем не то, что немцы со всеми этими их красными нашивками и прибамбасами. Говорят, будто ни один преступник не может от них ускользнуть. И что вроде бы они тренируются в Вене.

Кентон решил сменить тему.

— Как вы догадались, что я англичанин?

Собеседник игриво подмигнул.

— Да я сразу вас раскусил, как только вы туда вошли. — Он указал пальцем на туристическое агентство. — А вот как и почему, вам сроду не догадаться!

— По одежде? — спросил Кентон.

— И да, и нет. — Он презрительно ткнул пальцем в его пальто. — Континентальная тряпка, и покрой тоже континентальный. Шляпа немецкая. Нет, не по ним. По лацкану пиджака, его уголок торчит из-под пальто.

— Пиджака?

— Да. Пиджак у вас английский.

Тут Кентон вспомнил, что купил этот костюм в Лондоне.

— И все равно не понимаю, в чем тут фокус. Ведь я мог купить его в Париже или Берлине, да где угодно!

Маленький человечек торжествующе покачал головой.

— Конечно, не понимаете, друг мой, и я скажу вам, в чем тут штука. Единственный на континенте образчик такого стежка на камвольной ткани остался сейчас в моей сумке с другими образцами в гостинице. Я представитель фирмы-производителя — «Стокфилд, Хэтли и сыновья» из Брэдфорда. А сегодня у меня выходной. Позвольте представиться — мистер Ходжкин.

— Вы очень наблюдательны, — заметил Кентон.

Состояние его было близко к истерике.

— Привык обращать внимание на подобные мелочи за то время, что занимаюсь бизнесом, — сказал мистер Ходжкин. Затем подался вперед и повысил голос: — Sie da! Sollen wir den ganzen Tag hier sitzen bleiben, oder wann geht's los?[33]

В ответ послышался одобрительный гул голосов, и кондуктор, вытянув шею, стал поглядывать поверх голов, выискивая взглядом автора этого призыва к действию.

— Трепятся, как две кумушки! — проворчал мистер Ходжкин. — Но скажи им об этом — сразу обидятся! Самая худшая черта австрияков! Милые люди, стоит только узнать их поближе, но сплетники, это не дай Боже! Уверяю вас, в сравнении с ними какое-нибудь заседание дамского комитета выглядит сборищем глухонемых! Постоянно болтают, в основном о политике.

Я вот уже лет пятнадцать приезжаю по делам в эту страну, объехал всю территорию к западу от Карпат, и бизнес почти не идет. А брат мой работает в Лондоне и близлежащих графствах, и вы не поверите — нигде и никогда я не встречал таких болтунов! Как-то на днях разговорился тут с одним человеком в Вене, с Келлером. Владелец целой сети магазинов мужской одежды. Знаете его?

— Не имею чести, — выдавил Кентон.

— О, он очень крупный покупатель. Все знают Келлера. Так вот, даже он просто помешался на Гитлере и этом Anschlüss.[34] «Ситуация в Германии тяжелая, но не безнадежная, — говорит он. — Ситуация в Австрии безнадежная, но не тяжелая». Когда-нибудь слышали подобный треп? Все они таковы — слова, слова, одна болтовня, и это вместо того, чтобы заниматься делом.

Тут, к облегчению журналиста, автобус тронулся, и на протяжении нескольких минут мистер Ходжкин смотрел в окно. Кентон решил пересесть на другое место после первой же остановки. Если он собирается осуществить свой план и ускользнуть от этой компании где-нибудь близ границы, ему необходимо избавиться от мистера Ходжкина, пусть даже это покажется ему грубым. Ибо мистер Ходжкин принадлежит к тому разряду людей, которые прилипают как пиявка, дай им только малейший повод.

— А взять хотя бы чехов, — снова заговорил его сосед. — Они совсем другие. Говоря «чехи», я, разумеется, не имею в виду словаков. Словак не больше чех, чем моя тетушка Мюриэль. Они знают, что делают, эти чехи. Очень деловые. Никакой ерунды. Вера, надежда и рост валового дохода тридцать три и три десятых — вот их девиз. Да и чешская полиция — тоже ребята крутые, — как бы между прочим добавил он.

Кентона уже изрядно беспокоили эти частые упоминания об эффективности полиции.

— Как идет бизнес, хорошо? — спросил он.

Мистер Ходжкин усмехнулся.

— Я что, похож на царицу Шебу? — с горечью осведомился он. — Я же говорю, друг мой, с ценами, что существуют сейчас в Чехии и Венгрии, остается только диву даваться, что мы еще не разорились окончательно. Я продаю качественные вещи, но здешние мужчины этого не понимают. Старые покупатели знают меня и берут мой товар, потому как им нравится прикоснуться к настоящей вещи. Но они никогда не продадут ее, и понимают это. Слишком дорого. Один мой приятель из Нортгемптона еще перед войной начал ездить, продавать продукцию обувной фабрики. А потом вдруг сразу после войны появляется обувная фирма «Батя», и его торговле приходит конец. И так буквально на каждом шагу. Единственное, что сейчас хорошо продается, так это новые линии по производству автоматов, и ребята с континента моментально зацапали этот бизнес в свои руки. В одном из отчетов домой я предложил: может, нам стоит начать пошив военной формы, чтобы хоть как-то оживить бизнес. Нет, разумеется, я только над ними подтрунивал. Своего рода шутка, понимаете? Как думаете, что они написали в ответ?