Когда концерт кончился, они вышли на набережную.

– Подожди меня здесь, – сказала Рикки, – я должна у них спросить, во сколько начинается баскетбол.

Она умчалась. Он подошел к парапету, спустился по гранитным ступеням, сложенным, по слухам, из старых надгробий, на деревянный причал и стал смотреть на темную воду Москвы-реки, по которой время от времени проплывали ярко освещенные речные трамвайчики. Из каждого доносилась какая- нибудь песня из тех, что Шуша с Джей слышали на катке в Сокольниках. Прошел час. Шуша вдруг подумал, что все это с ним когда-то уже было. Нет, не с ним, это был Сеньор, ждавший Рикки под окнами Венькиной квартиры. Курить “Шипку”, писать письма друзьям и умирать голодной смертью Шуша не собирался…

Рикки пропала. Через месяц позвонила и сказала, что им срочно нужно поговорить. Они встретились у ее подъезда и молча пошли вверх по улице Горького. Дошли до памятника Юрию Долгорукому, повернули направо и сели на скамейку около Института марксизма-ленинизма.

– Архитектор Чернышев, – сказал Шуша, – конструктивизм. 1927 год. Тогда он назывался “институт Ленина”.

Рикки молчала. К скамейке подошла маленькая девочка и уставилась на Рикки. Наверное, никогда не видела людей с кожей такого цвета. Рикки злобно посмотрела на девочку, и та в испуге убежала.

– Сейчас, – сказала Рикки и снова замолчала.

– Ты мне хочешь что-сказать?

– Да.

– Ну, говори.

– Ты спешишь?

– Нет.

– Все очень просто, – она стала тереть скамейку пальцем. – Просто… у меня будет ребенок.

Новость была такая же непонятная, как когда отец сказал, что у матери будет ребенок. За восемь лет его понимание, как происходит зачатие и деторождение, не сильно продвинулось. Шуша молчал.

– А… какого он будет цвета? – наконец выдавил он.

– Я ни с кем не была, кроме тебя.

– Ты же ездила в общежитие к этим… из Ганы.

– Я ходила с ними на баскетбол. Мы слушали роки. Больше ничего.

– И что ты собираешься делать?

– Я не знаю. Может быть, уже поздно что-нибудь делать. Мне сказали, или вообще нельзя, или с дикой болью. Мы завтра уезжаем в поездку. В Псковскую область, сначала в Пустошку, потом в Опочку, потом в Опухлинку. На три недели.

– А что вы там будете делать?

– Я пою, Мэл танцует, мама на аккордеоне. Когда вернемся, уже точно будет поздно.

В голове у Шуши проносятся обрывки кинофильмов. Вот они с Рикки стоят перед дверью его квартиры на Русаковской. В руках у Рикки сверток, в котором что-то шевелится. Дверь открывает бабушка Рива. На ее лице выражение ужаса. Теперь они переносятся в комнату Рикки. Она кормит грудью младенца, завернутого в какие-то тряпки, лица не видно. Стук в дверь. Шуша открывает. Там стоит мама в котиковой шубе и папа в двубортном пальто, сшитом самим Будрайтисом в ателье Литфонда. В руках у папы торт с шоколадной бутылкой…

Из города надо было ехать на метро до станции “Измайловский парк”, потом долго идти по заросшей лопухами тропинке до бревенчатого дома. Примерно через десять минут ты попадал из города двадцатого века в деревню девятнадцатого. Это была настоящая деревенская изба-шестистенка, и принадлежала она одинокой старухе.

Половину избы снимал Бен, один из персонажей “Артистического”. Он, в отличие от журналистов, художников и бездельников из сеньорской мафии, был геологом и время от времени уезжал в длительные командировки. Когда был в городе, если это место считать городом, устраивал у себя по воскресеньям музыкальные вечера, где роль “диджея”, как мы назвали бы сегодня, брал на себя Сеньор. Коллекция, записанная на магнитофоне МАГ-8М-II, который Бен уволок с работы, стоила того, чтобы ехать в Измайлово. Кроме Баха и бардов-диссидентов, были записи английских мюзиклов, переписанных с заграничных пластинок. Пластинки приносил Сеньор, а получал он их от журналистов и дипломатов. Из всех завсегдатаев кафе Сеньор был единственным, кто не боялся общаться с иностранцами и публично ругать советскую власть, считая, что хуже родной тюремно-психиатрической больницы ему ничто не грозит.

В июле Бен собрался в очередную командировку, и Шуша попросил его оставить ему ключ от избы. Бен отдал один из запасных ключей с условием не включать громко музыку и не привлекать внимание старухи.

– А если она зайдет, – инструктировал он Шушу, – говори, что ты мой племянник.

Шуша несколько раз собирался поехать, но все откладывал. Как-то вечером наконец решился. Надо было выяснить, подходит ли ключ, есть ли там чистое белье и работает ли проигрыватель. Ему пришла в голову мысль уговорить Рикки пожить там несколько дней, когда она вернется из своей Опухлинки.

Родителям он оставил краткую записку: “Поехал ночевать к друзьям, вернусь утром”. Сначала заехал в кафе. Никого из сеньорской компании не было. За отдельным столиком сидела знакомая художница по кличке Чу́чела. Он подсел к ней.

– Что такая грустная? – спросил он.

– С родителями поругалась, – сказала она. – Они меня фактически выгнали из дома. Где сегодня буду ночевать, не знаю.

Шуша задумался. Позвать, что ли, ее в избу? Они были друзьями, романтического интереса друг к другу никогда не испытывали, значит, неловкости и двусмысленности не возникнет.

– Та же история, – сказал он после паузы. – Еду ночевать в избу в Измайловском парке. Хочешь, поезжай со мной, там места много.

– А это удобно? – неуверенно спросила Чучела.

Всю дорогу она рассказывала ему про своих дебилов-родителей, которые выбросили на помойку ее абстрактные холсты. По сравнению с ними Даниил и Валя казались ангелами. Когда дошли до избы, стемнело. Окна дома были закрыты ставнями. Он долго пытался нащупать замочную скважину. Наконец нащупал и распахнул дверь. Все лампы были зажжены, в этой огромной части избы было непривычно светло. Слева за большим квадратным столом сидели три нетрезвые хохочущие девицы. На столе стояла бутылка портвейна “777”, известного в народе как “три топора”, остатки батона и три пустых упаковки финского сыра Viola. Они не заметили появления Шуши и Чучелы и продолжали хохотать.

Наконец блондинка, сидящая к ним лицом, обратила на них внимание.

– Это кто такие? – громко спросила она. Ее крашеные волосы почти точно повторяли прическу девушки на баночке сыра. – Вы как сюда попали?

– Открыли вот этим ключом! – сказал Шуша. – Мне Бен оставил.

– И мне оставил! – сказала блондинка. Она взяла со стола точно такой же ключ и победно им помахала.

Шуша и Чучела растерянно стояли в дверях.

– Да ладно, – сказала блондинка, – заходите, раз пришли. Портвейну налить?

Чучела оживилась, но Шуша был строг:

– Нет, спасибо, нам надо немного поработать.