– Товарищ капитан, разведка прибыла, – услышал он тихий голос лейтенанта Тюкаева.

– Петр Григорьевич, приводите приговор в исполнение, – жестко сказал Гришин и повернулся к Шапошникову: – А теперь с твоей разведкой разберемся.

Отошли в сторону, поджидая идущего к ним молодцеватого сержанта.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану, – щеголевато козырнул сержант.

– Обращайтесь, – стараясь успокоиться, сказал Гришин.

– В лесу, в районе ориентиры два и три, обнаружено скопление пехоты противника до батальона, накапливаются для атаки. На подходе к лесу был обстрелян, но прополз левее и наблюдал. В лесу слышен шум машин, устанавливают минометы. Много автоматчиков.

– Да вы и не были в разведке, товарищ сержант, – стараясь говорить спокойнее, начал Гришин. – Вы в кустах просидели, я же вас всех в бинокль видел!

Сержант, быстро побледневший, еле сдерживая проступившие слезы обиды, чуть слышно проговорил:

– Как так? Я был в поиске, товарищ полковник. Это группа у меня оставалась на берегу. Я один…

– Гурьянов! – повернулся Гришин к инструктору политотдела дивизии, стоявшему за спиной.

– Товарищ полковник! – резко вмешался Шапошников. – Надо же разобраться!

– Ты что развел в полку? – сквозь зубы тихо спросил Гришин.

Он, не прощаясь, пошел к лошадям, на которых они приехали в полк.

Через минуту в кустах щелкнул пистолетный выстрел.

Шапошников, словно оглушенный, стоял, не в силах сдвинуться с места. «Что-то здесь не так, наверняка ошибка. Но зачем же так, сплеча рубить? Хороший парень, орден Красной Звезды за Финскую…»

И ругал себя, что растерялся и не смог отстоять своего разведчика.

– Шапошников! – повернул Гришин коня. – Я еду в штаб корпуса на совещание. На всякий случай готовься к наступлению. – Он хотел было ехать, но увидел, что к ним подходит какая-то колонна. – Что за войско? – Гришин остановил коня.

От колонны отделились двое.

– Лейтенант Конаков.

– Младший лейтенант Тырышкин.

Гришин тоже представился, оглядел обоих с головы до ног. Лица у лейтенантов были черные от солнца и пыли.

– В Африке, что ли, воевали? Откуда такие?

Сапоги у обоих были без каблуков, обмундирование оборвано и вывожено в земле настолько, что Гришин невольно улыбнулся:

– От границы ползком?

– Второй батальон четыреста сорок третьего стрелкового полка сто шестидесятой стрелковой дивизии, выходим из-под Чаус.

– А полк где?

– Не имеем связи с первого дня выгрузки, с тринадцатого. Выходим с боями.

– Где комбат?

– Погиб. Я принял командование. Командир девятой роты.

– Сколько у вас людей?

– С нами ровно девяносто.

– Все ваши?

– Нет, несколько летчиков, есть танкисты, артиллеристы без техники, но большинство наши.

Гришин прошел вдоль строя. Половина людей была без оружия, многие без сапог, а некоторые и без обмундирования. Вид их – в трусах и плащ-палатках на голое тело – вызывал и смех, и слезы.

– Ну что же, земляки, – начал говорить Гришин, – если попали ко мне в дивизию, то воевать будете здесь. Тем более что где сейчас ваша, не знаю. Верю, что если вышли, а не по лесам прячетесь, то воевать будете хорошо. Кто без оружия – найти! Подсказывать не надо, где искать?

И, обращаясь к лейтенантам Конакову и Тырышкину, добавил:

– Будем называть вас пока «черной ротой». Сейчас накормить людей, кухни видите, а потом пойдете в Христофоровку, – Гришин показал направление. – Там найдете майора Сенюткина, это будет ваш комбат. Доложите ему, что роте я поставил задачу занять оборону на перекрестке дорог, задерживать всех окруженцев. И чтобы через три дня в батальоне было шестьсот человек! Командир полка у вас – полковник Корниенко.

У Гришина при виде этих людей поднялось настроение. Хотя вид у них был далеко не бравый, хотелось верить, что воевать они будут. «Да, с такими людьми если и до Москвы отступим, не дай бог, то все равно потом до Берлина дойдем», – подумал Гришин, садясь на коня.

– Да, совсем забыл, Шапошников, – снова обернулся Гришин. – Есть у тебя толковый лейтенант без дела? Мне второй адъютант нужен.

Рядом с Шапошниковым как раз стоял младший лейтенант Иван Мельниченко, командир радиовзвода, оставшийся без своей техники после прорыва через шоссе. Все эти дни в штабе Шапошникова он был на подхвате.

– Поступаете в распоряжение командира дивизии, – приказал ему Шапошников. – Забирайте свои вещи и езжайте, коня возьмите.

Он вспомнил случай с сержантом, и на душе у него снова стало нехорошо. «Что-то надо делать… Что делать?» Проводной связи с батальоном капитана Леоненко у него не было, и оставалось только гадать, что там сейчас происходит. Если разведчик действительно видел, как немцы сосредоточиваются для атаки на батальон, надо ждать беды.

Минут через десять после отъезда полковника Гришина в расположении батальона Леоненко началась густая автоматная стрельба. Еще минут через двадцать к Шапошникову подбежал запыхавшийся и бледный посыльный с простреленными полами плащ-палатки.

– Противник атакует… – Посыльный никак не мог установить дыхание. – С левого фланга, в центре и на правом… И с тыла заходили, еле прорвался. Комбат просил срочно помощи, не удержаться…

Все три недели по прибытии на фронт батальону капитана Леоненко, в общем-то, везло больше, чем другим: в дороге не бомбили, до Орши доехали без потерь, на марш-броске к Сухарям показали себя лучше всех, в первом бою действовали отлично, грамотно, семьдесят километров лесами до шоссе прошли благополучно – людей не растеряли, через шоссе перешли первые и, опять же, без потерь. Никто ни в штабе полка, ни в штабе дивизии не мог и подумать, какая страшная участь выпадет 2-му батальону…

За четверо суток, что батальон стоял в обороне перед шоссе, лейтенант Вольхин успел отвыкнуть от ощущения постоянной опасности. Напряжение спадало с каждым днем, появилось чувство усталости, даже вялость, да и двигались в эти дни они мало, если не считать рытья ячеек. Выкопали их быстро, сначала на скорую руку, лишь бы укрыться. Думали, что немцы их обязательно попытаются сбросить в Сож как передовой отряд дивизии и ее плацдарм. Но ни на второй, ни на третий день ни атак, ни хотя бы артналетов не было.

Первые двое суток вдоль всего шоссе то и дело вспыхивала стрельба: все еще прорывались наши, и большими группами, и в одиночку. Мимо позиций батальона проносились повозки, гнали машины, пробегали пехотинцы – все к Сожу, на тот берег.

Батальон же не двигался. Ни вперед, чтобы оседлать шоссе и тем самым не дать гитлеровцам возможности осуществлять по нему переброски на восток, ни назад, за Сож, где были свои. Тактический смысл нахождения батальона именно здесь – между шоссе и рекой – Вольхин никак не мог понять. «Наше дело выполнять приказ, – ответил ему командир роты и добавил: – Мне тоже что-то не нравится наша позиция».