Татьяна лежала на кровати лицом к стене. Ее снова душили рыдания. Два дня она не могла ни есть, ни спать нормально. С тех пор, как увидела Андрея в реанимации. Ее сильного, красивого, полного жизни Андрея в этом месте. Его голова в бинтах, лицо бледное, а губы совершенно обескровленные. Кругом трубки от аппарата искусственной вентиляции легких. Мониторы, пищащие в такт сердцебиению и другие приборы.

И ее любимый мужчина без движения, с закрытыми глазами, под которыми пролегли темные круги.

Она держала его холодную руку и что-то говорила. Сама не понимала, что именно. Казалось, что он обязательно должен услышать ее голос, который может стать для него маяком, в сторону которого нужно двигаться. Она понятия не имела, что видят, ощущают люди в этом состоянии. И никто точно не знал. Возможно, она все придумала. Но в тот момент это казалось очень важным. И она говорила, говорила.

А потом после бесконечного дня доктор Зарецкий позвал ее. И снова то же чувство — она должна говорить с Андреем. Что это? Она не понимала. Неистовая потребность сказать ему, что она рядом, что он должен бороться.

Мотивы Дмитрия Сергеевича даже не пыталась разгадать. Главное — он пообещал сделать ей допуск в палату Андрея. Через два дня.

Сегодня смена Зарецкого, но уже обед прошел, а с ней так никто и не поговорил. Глупо надеяться, что мать Андрея передумает.

К тому же к ней сегодня снова приходила Ника. Пыталась выяснить отношения. Спасла Маша, которая пришла в то же время.

Рыжая подруга мягко попросила Нику отложить разговор до полного выздоровления Тани.

— Ты тоже на ее стороне, как и Ирка, — обиженно заявила Ника.

— Нет, но сейчас не время, — Маша была предельно честна, и та смягчилась.

— Хорошо, но ты поговоришь со мной, поняла? — бросила она безапелляционно и удалилась в сторону реанимации. Маша повела Таню на улицу. Передвигаться стало легче — голова не кружиться и не тошнит.

На улице было тепло и солнечно — конец августа выдался чудесным. Но Таню ничего не радовало. Скоро начнутся занятия в универе. И что ей делать? Уехать назад в Геленджик? Бросить Андрея, если он не очнется за неделю? Или бросить университет и переехать в Москву, чтоб быть рядом?

Маша не смогла ее растормошить. Просидела до сончаса и уехала.

На соседней кровати спала девушка. Ее привезли вчера с легким сотрясением. Они почти не общались. Обе были заняты своими мыслями.

Что делать? — основной вопрос мучавший ее.

В палату кто-то вошел. Таня нехотя повернулась. Зарецкий.

— Иванова, идемте со мной.

Поняв, куда именно ее зовут, Таня быстро подскочила и натянула халат.

— Успокойтесь. Не хватало, чтоб вы упали и получили очередную травму. Жду вас у ординаторской.

Таня почти бежала, за что была остановлена одной из медсестер:

— Иванова, давно травм не получала? А ну помедленнее.

Глубоко вздохнула и пошла тише, постепенно набирая скорость. Дмитрий Сергеевич резко остановил ее на ходу.

— Иванова! Дышите ровно и спокойно. Пока не уйметесь, никуда с вами не пойду.

Таня несколько раз медленно вздохнула и выдохнула.

— Всё, идемте.

— Скажите, Иванова, если бы у вас была возможность ухаживать за Воронцовым…

Она не дала ему договорить. Дыхание снова сбилось. Таня схватила его за обе руки в умоляющем жесте.

— А что, может появиться возможность? Я согласна!

Зарецкий закатил глаза.

— Иванова, я сказал «если».

— Все равно, я согласна! — выкрикнула она, и на них покосились пара пациентов, проходящих мимо. — Простите.

Он подхватил ее под руку и затащил в свое отделение — слишком много внимания.

Приложил палец к губам, чтоб она не шумела здесь. Потом указал на Андрея.

— Хотите поговорить?

Таня кивнула и подошла к любимому. Ничего почти не изменилось. Разве что трубки исчезли. Сердце радостно встрепенулось. Андрея отключили от аппарата искусственной вентиляции! Он дышит самостоятельно. Слезы навернулись на глаза. Она подошла ближе и осторожно взяла за руку.

— Андрюша, ты молодец. Ты борешься за жизнь. Это прекрасно. Я рада, что теперь ты дышишь сам, и нет этих страшных трубок. Ты должен продолжать в том же духе. Ты сильный, я знаю. Ты все можешь! Верю в тебя.

Сзади раздался шум. Таня не сразу поняла, в чем дело. Когда она повернулась, на неё смотрели снежно-серые глаза Марины Андреевны. Так похожие на глаза ее сына. Но выражение лица было далеко от того, каким оно было у Воронцова.

— Я согласна. Если она не сбежит в тот же день. Под вашу ответственность, Дмитрий Сергеевич.

Ушла с гордо поднятой головой.

О чем она говорила? На что согласна? Кто сбежит? Не о ней ли речь? Таня, кажется, начинала понимать.

— Да, Татьяна, если вы готовы ухаживать за Андреем, то вам милостиво разрешила госпожа графиня, — в его голосе был сарказм.

Таня схватилась руками за голову. Ее пальцы мелко дрожали.

— Я не совсем поняла, что от меня требуется, — прошептала она.

— Идемте, я все объясню в другом месте.

Они прошли в ординаторскую. Здесь Дмитрий Сергеевич долго объяснял обязанности сиделки. Что от нее требуется и разжевывал «прелести» данной работы. Потом выжидающе смотрел на нее.

Таня, если честно, была в шоке. На самом деле это очень трудная работа. Но ради Андрея она готова на все.

— Я согласна.

— Я в вас не сомневался. Могу обрадовать. Не все из вышеперечисленного придется делать. Будет профессиональная сиделка. Работать посменно. К тому же нужно многому научиться. Ваша зарплата, как я понял, будет несколько меньше, но вас же это не пугает? — Таня покачала головой. — Елена Петровна профессиональная сиделка с медицинским образованием. Самое сложное будет делать она. Но и вам не избежать грязной работы. Однако, основное ваше назначение — разговаривать.

— Что?

— Вы должны говорить с пациентом. Чем больше, тем лучше. У вас хорошо получается.

Таня задумалась. Вот и решился вопрос, мучавший ее второй день. Ни капли сомнений — она сделает для Андрея все.

— Хорошо. Я готова.

— Вам что-то нужно? Уладить какие-то вопросы перед началом?

— Да, мне бы пару дней — съездить в свой город. Взять академический отпуск и уволиться с работы.

— Хорошо. Завтра вас, скорее всего, выпишут, а Андрея переведут в обычную палату. У вас будет дня три. А теперь идите, отдыхайте.

Таня поднялась, а у двери ее застал вопрос доктора: