– Кто это может знать? – пожала плечами Линдсей. – В любом случае у него о ней останутся светлые воспоминания, которые теперь уже никогда не изменятся. Но нам с тобой радоваться нечему. Потому что этот тяжкий разговор не продвинул нас ни на йоту вперед. Разве только определил, что придется расширить круг поисков, в который теперь входят и читатели «Дейли Аргус». Впрочем, довольно полезно было узнать, какого мнения Лорна Смит-Купер была о Доминике Беннетте и Энтони Баррингтоне. Ну ладно. – Она решительно вздохнула. – Как ехать к твоему дому?

Под руководством Корделии Линдсей проехала в спокойный район, застроенный высокими викторианскими домами с террасами, выходящими на улицу Хайбери-Филдз. Чувствуя некоторую неловкость и даже раздражение от того, что Корделия жила в одном из роскошных особняков, журналистка поднялась вслед за своей подругой к двери. Заметив, как изменилось лицо Линдсей, писательница усмехнулась.

– Не беспокойся, – улыбаясь, сказала она, – это жилье вовсе не так величественно, как кажется на первый взгляд. Просто мой бухгалтер сказал в свое время, что собственность – это лучшее капиталовложение. Вот я и вложила в дом часть денег, которые заработала в годы своих первых успешных выступлений во всяких телешоу.

Они вошли в узкую прихожую. Корделия щелкнула выключателем, зажегся свет, вырвав с темноты акварели с итальянскими пейзажами.

– Сюда. – пригласила она, открывая какую-то дверь.

Линдсей очутилась в комнате Г-образной формы. Это была гостиная, причем вдвое больше ее собственной гостиной в Глазго. Четыре высоких – от пола до потолка – окна в деревянных рамах выходили на улицу. Огромный мягкий диван, обитый серой кожей, стоял с одной стороны от камина, а с другой примостились два кресла-качалки. Тоже в кожаной обивке. На натертом до блеска паркете лежали два красивых персидских ковра – единственные яркие пятна во всей комнате. Все это располагалось в одной половинке буквы «Г», а другая была отдана под столовую. Там стоял овальный стол из красного дерева и шесть таких же стульев с овальными спинками.

– Боже мой. – выдохнула Линдсей. – да у меня такое чувство, будто я оказалась на страничке журнала «Дом и сад»!

Приняв ее презрение за восхищение, Корделия рассмеялась:

– Поскольку я провожу в этом месте большую часть времени, то решила приложить некоторые старания, чтобы чувствовать себя здеськомфортно. Но я довольна результатами. А тебе тут правда нравится, Линдсей?

Журналистка еще раз изумленно осмотрелась по сторонам:

– Честно говоря, я не думаю, что смогла бы чувствовать себя комфортно в такой обстановочке, Корделия. Да вся моя квартира в Глазго стоит столько же, сколько одна твоя гостиная.

– Господи, но что же плохого в том, чтобы чувствовать себя комфортно? – удивилась писательница.

– Знаешь, комфорт комфорту рознь. Мне, например, очень уютно среди моих обшарпанных стульев, и я люблю свой потертый ковер. Считай, что во мне говорит чисто шотландское пуританство или мои политические предпочтения – это как тебе угодно, но мне такая расточительность кажется неприличной.

– Уж извини, если тебе так неуютно в комфортных условиях, но я хочу приучить тебя воспринимать роскошь как должное, – холодно промолвила Корделия.

– Ты тоже извини, – отозвалась Линдсей. – Я не хотела быть грубой, я просто с тобой честна.

Я буквально свирепею, когда я узнаю, что кто-то тратит бешеные деньги на свое гнездышко. Впрочем, будь у меня деньги, я бы, пожалуй, тоже подкупила немного мебели.

– Но у тебя очень милая квартирка, – заметила Корделия. – И комнаты такие просторные, в них легко дышится. Не то что в моем кабинете… вообще никогда светло не бывает, даже летом приходится работать при свете. Моя мама все время ворчит, что эта темнота доведет меня до слепоты. Я, конечно, отвечаю, что это мое дело и что моему зрению абсолютно ничего не угрожает. – Женщины рассмеялись. – Хочешь выпить? Могу приготовить коктейльчик, а то ты, вероятно, измучилась – целый день за рулем. У меня есть виски, херес, джин, водка, кое-какие вин. – только назови, что твоей душеньке угодно…

Линдсей остановилась на вине, и они вместе направились в кухню.

– Нам еще надо поесть. – сказала хозяйка дома. – В холодильнике полно всякой еды. Раз в три месяца я устраиваю чумовые вечеринки. На готовлю всяких угощений, просто как безумная, а потом набиваю холодильник и долгое время подъедаю оставшееся от гостей.

Судя по кухонной экипировке, Корделия Браун любила попировать с размахом. У Линдсей даже перехватило дыхание от увиденного великолепия.

Вся кухонная мебель была из натурального дуба, а на столиках и полочках красовались миксеры, тостеры и прочие агрегаты.

– Обожаю всякие кухонные игрушки. – заявила Корделия, забросив две упаковки лазаньи в микроволновую печь.

– Вот не думала, что сочинение книжек так денежное дело, – сухо заметила Линдсей, вспоминая собственную скромную кухоньку. Ее кухонная техника состояла лишь из измельчителя пищевых отходов, кофеварки и плиты, а стены украшали скромненькие, выпрошенные у друзей плакаты.

– Знаешь, честно говоря, все это приобретено вовсе не на гонорары от трудов в поте лица, – весело ответила Корделия. – Три года назад умерла моя бабушка, оставив мне довольно большое наследство. Ее денежки и пошли на этот дом и его обстановку. И еще те, что я заработала, работая на телевидении и радио. И еще я писала сценарии для кинофильмов. Чокнутая, правда? Конечно, писать романы гораздо приятней, но на гонорары от них я не могла бы содержать даже скромненькую квартирку.

– Так на самом деле ты из жалкой кучки толстосумов, обладающих множеством незаслуженных привилегий? – спросила Линдсей. – Уж и не знаю, что мне с тобой делать. Ведь мне по роду службы приходится видеть столько нищеты, столько горя и лишений, столько бессовестной эксплуатации! А потому мне трудно будет привыкнуть к мысли о том, что подобная роскошь – это норма. Нет, я всегда буду считать, что она неприлична. – Линдсей пожала плечами. – Ты не хочешь что-то изменить?

Корделия громко рассмеялась и кокетливо спросила:

– И что же, по-твоему, я должна сделать? раздать все это бедным?

Линдсей просто физически ощутила, что стоит на краю разделявшей их пропасти. Можно было отложить этот спор на потом, когда их отношения настолько окрепнут, что смогут выдержать даже их несогласие друг с другом. А можно было безоглядно ринуться в бой, погубив первые ростки любви. Нет, на такое Линдсей решиться не могла. Отвернувшись, она с деланым равнодушием взяла в руки поваренную книгу.

Этой ночью они занимались любовью не так, как накануне. Страсть уже не заставляла их спешить, они уже знали тела друг друга. Все противоречия как-то забылись, когда вечером они рассказывали друг другу о себе. Корделия была уже в постели, когда Линдсей вошла в спальню со стаканом воды в руках. Она быстро сбросила с себя одежду и скользнула под одеяло. Корделия повернулась к ней, и они обнялись.