Джонни вернулся в комнату с железным чемоданчиком и табуретом. Поставил табурет перед Катей, положил на него чемодан и открыл. За крышкой было мало что видно, но и того, что она увидела, ей хватило. Даже в тусклом свете ламп лезвия бритв, скальпелей и ножей сверкали начищенной сталью.

Катя сглотнула.

Вятский дернулся, и скрежет металла наполнил комнату, отразился от стен, как будто заскрежетали когти. Их было всего четверо в этом помещении для разделки туш, и Катя почти физически ощущала, как давят стены. Сколько здесь было пролито крови? Кровь стекала и липла к полу, заползала, просачивалась глубже, пропитывая даже плиточный клей и оставаясь здесь навсегда.

– Человек, которого нашли в «Поплавке», ваших рук дело? – вопрос Вятского прервал ее размышления. – Студенты за городом – тоже?

Бьянка повернулась к Джонни.

– Студенты? – повторила она, надувшись. – Милый, ты кого-то убил без меня?

– Что? – Джонни поморщился. – Детка, я понятия не имею, о чем они говорят. Клянусь, только жирдяй с деньгами.

Вятский встряхнул головой.

– Значит, только один, – проговорил он. – А зачем вы принесли тело в «Поплавок»?

Джонни пожал плечами.

– Мало любит питаться энергией мертвых, – сказала он просто, – а мы любим питаться энергией Мало.

– Это лучше солярия, – подтвердила Бьянка с самым серьезным видом.

Вятский собирался сказать еще что-то, но Джонни перебил:

– Ну нет, – закатил он глаза, – ты не заговоришь нам зубы, парень. Хватит вопросов, – он по очереди посмотрел на Вятского и Катю. – С кого начнем?

Катя сглотнула. До заката около часа. Но почему она решила, что потом ей хватит сил?

Джонни достал из чемодана скальпель и привычным движением взвесил в руке.

– Начнем с девчонки, – он улыбнулся и в своих пластиковых очках стал похож на пластикового Кена.

Вятский закатил глаза.

– Ну конечно, девчонка, – ехидно подколол, – кто ж еще?

Бьянка уловила его тон, надула губы и обернулась:

– А? О чем ты говоришь, мальчик?

– А сама не видишь? У твоего дружка слюнки текут при виде девчонок. Я его даже понимаю, – Вятский усмехнулся и кивнул на Катю, – она ничего, правда? Маленькая, но бойкая, как кошка.

– Идиот! – зашипела Бьянка. – Ему нет до нее никакого дела. Он только хочет, чтобы девчонка кричала.

– Именно, – подтвердил Вятский.

Бьянка надула щеки.

– Джонни, милый, скажи ему! Этот мерзкий мальчишка заливает, будто ты западаешь на других девчонок.

– Ну, конечно, не западает, – съязвил Вятский, – именно поэтому он одевается как супермодель. Чтобы его окружали девочки, на которых он не западает. Уверен, ему гораздо интереснее быть с тобой и только с тобой. Сколько вы уже вместе? Пять лет? Десять? Как думаешь, ему не хочется разнообразия? Думаешь, он не замечает, что ты стареешь?

Бьянка уставилась на Джонни.

– Джонни, ты тоже так считаешь? Я стала хуже?

Джонни покачал головой.

– Милая, – протянул он виновато, – я люблю тебя, но ты не можешь отрицать, что за последние пару десятков лет у тебя появились новые морщинки.

* * *

– Я не понимаю, что мы делаем! – Гоша догнал Мариам, когда она уже почти скрылась за парковой рощей.

– Не ты, а я, – отозвалась Мариам, не сбавляя хода. В ее голосе появилась сталь, и Гоша не на шутку удивился: куда делась неуверенная, запинающаяся девчонка? Она, словно фокусница, вертела в руках игральные кости. – Что бы этот урод ни сделал, клянусь, он за все заплатит.

Гоше пришлось обогнать и перегородить дорогу. И только когда Мариам врезалась в него, она остановилась, замерла и посмотрела ему в глаза. Она была ненамного ниже, но сейчас выглядела значительнее.

– Так, эй, стой, притормози коней, – Гоша выставил руки, но Мариам оттолкнула их и решительно зашагала вперед, – что вообще происходит?

– Тебя это не касается, – отозвалась Мариам. Кости снова забегали между ее пальцами. Он встряхнул головой и молча пошел рядом, уже не обгоняя и не пытаясь остановить.

– Это касается Кати? – спросил он спокойно. – Значит, это касается и меня. А теперь, будь любезна, обрисуй кратенько, что мы собираемся делать?

Они вышли за ограду парка. У шоссе Мариам остановилась, подняла руку, подзывая такси. О боги! У нее не получится остановить машину. Никто не обратит на нее внимания. Никто не остановится, не предложит запрыгнуть в салон, за все деньги мира никто не повезет ее на завод. Мариам подняла взгляд на небо – солнце потяжелело, налилось оранжевым, по краям проступили красные пятна, словно румянец на стыдливой роже. Сколько осталось до заката? Мариам напрягла память, вспоминая одну из десятков таблиц, которые заучивала для занятий магией.

Сегодня девятое ноября. Восход: 08:26, закат 17:02, но это только гражданские сумерки, до навигационных, когда Катя наберет силу, тем более до астрономических еще слишком долго.

Она встряхнула головой. Если она права – а другого объяснения, почему ее магическое чутье подсказало ей, что Вятский находится на заброшенном заводе по разделке мяса, у нее не было, – Катя сейчас там. В беде. Вятский, конечно, слабее, но нельзя недооценивать силу его папочки и оружия. Возможно, Мариам – ее единственный шанс на спасение. И что она может? Да даже машину поймать не может.

Она посмотрела на Гошу. Другого выбора все равно не было.

– Сейчас ты поймаешь такси, и мы поедем в старую промзону.

– А? – не понял Гоша, но руку все-таки поднял. Так уж случилось, что он был везучим парнем: белая «тойота» с кое-как прикрепленными к крыше шашечками остановилась почти сразу.

Мариам забралась в салон, Гоша за ней.

– Старый завод по разделке мяса, – сказала Мариам, но ее не услышали. – Повтори ты, – попросила она Гошу.

Он послушно выполнил просьбу, водитель понимающе кивнул и нажал на газ.

Гоша повернулся к Мариам:

– И… идеальный момент, чтобы посмотреть на меня и сказать что-то вроде: а теперь я расскажу, какой у нас план.

Она кивнула. Наконец перестала играть с костями и убрала их в карман толстовки, даже капюшон откинула и встряхнула длинными каштановыми волосами.

– Мне кажется, Катя сейчас вместе с Вятским. И еще, мне кажется, он собирается сделать с ней что-то очень плохое.

* * *

Катя и Вятский переглянулись. Если так пойдет и дальше, им не придется подвергаться пыткам: сладкая парочка друг друга перережет.

– Если бы ты не раскидывал повсюду свои вещи, каро, я бы, возможно, находила больше времени, чтобы следить за собой.