Стрелки приняли Уинстона холодно в силу тех же причин, что и гренадеры, однако вскоре их отношение к опальному политику переменилось. Батальон в составе семисот человек, из которых тридцать были офицерами, принадлежал к полку со славным прошлым, восходящим к 1678 году. Увы, в сентябре полк понес большие потери в ходе кровопролитного сражения при Лосе. Тогда стрелки потеряли половину личного состава убитыми и ранеными, в числе которых — все кадровые офицеры. Новобранцы же были слишком молоды и неопытны. В первую очередь Черчиллю надлежало реорганизовать и обучить вверенное ему подразделение. Задача была как раз по нему, и он с ней блестяще справился. Затем он сделал своей правой рукой кадрового капитана из числа своих друзей, шотландского баронета и гвардии офицера сэра Арчибальда Синклера. Синклер был так же, как и Черчилль, увлечен авиацией. Капитан придавал уверенности подполковнику, и они прекрасно ладили. Их дружба прошла испытание временем: Синклер был бессменным министром авиации в кабинете Черчилля с 1940 по 1945 год.

Безусловно, методы Черчилля не всегда укладывались в общепринятые рамки, однако они были хороши тем, что способствовали поддержанию морального духа в батальоне, заставляли солдат и офицеров почувствовать себя сплоченной командой. Так, впервые собрав своих офицеров, Уинстон без обиняков объявил им: «Господа, мы ведем войну со вшами!» И принялся читать лекцию о происхождении и повадках «Пулекс европеус» — чем они питаются, какие имеют привычки и какова их роль в войнах прошлого и современности[119]. В считанные дни обаяние Черчилля распространилось на подчиненных. Его чары снискали ему возраставшую с каждым днем популярность как среди офицеров, так и среди простых солдат, которые в большинстве своем были родом из графств Эйршир и Гэллоуэй, что в Лоулэндсе. А связного французского офицера, прикомандированного к батальону Уинстона, звали Эмиль Эрзог, он же Андре Моруа.

Сто дней, которые Черчилль провел во Фландрии, командуя своими шотландскими стрелками, заметно его изменили. После короткого подготовительного периода батальон принял участие в сражении в конце января 1916 года. Шотландским стрелкам достался участок длиной в один километр в уголке Бельгии, еще остававшемся в руках союзников. Линия фронта проходила по самой границе с Францией, к северу от Армантьер. Передовая база батальона располагалась в деревушке Лоранс, которую бойцы переименовали в «Плаг-Стрит» (отангл. plug — затвор, пуля). Шпиль местной церкви был сорван вражеским снарядом еще в марте, но, несмотря на бомбежки, в деревушке еще оставалось несколько мирных жителей. На передовой позиции противников разделяла нейтральная территория шириной в сто пятьдесят — триста метров. По ту сторону границы, на французской земле разместился штаб командования батальоном — в монастыре, окрещенном «богадельней». Там проживали две монахини, к которым Черчилль проникся искренней симпатией. А вокруг простирался унылый пейзаж — «жалкие фермы, затерявшиеся в океане размокших полей и в грязи дорог»[120], — как писал Уинстон.

«Полковник Черчилль» изо дня в день объезжал свой участок, проверял оборонительные сооружения, осматривал мешки с песком, ведь немецкие артиллеристы без работы не сидели — однажды они метким выстрелом разворотили комнату, служившую Уинстону спальней. А ночью он патрулировал окопы, сопровождаемый верным Синклером. На фотографиях того времени Черчилль запечатлен в длинном плаще, широких сапогах, с револьвером и электрическим фонариком у пояса, в серо-голубой французской каске, подаренной одним генералом, соседом по фронтовому участку. Щеголь-Уинстон предпочитал ее плоской каскеtommiesи шотландской шапкеglengarry.

Уинстон был известным человеком и не мог оставаться незамеченным, тем более что время от времени его посещали высокие гости. Впрочем, иначе и быть не могло. Не мог он слиться с безликой массой офицеров экспедиционного корпуса. Его высокое общественное положение давало ему право на неоспоримые привилегии: широкий таз для омовений, дорогое белье, сигары, шампанское и коньяк — все это заботливо пересылала ему из Лондона Клемми. Однако Уинстон никогда не давал окружающим повода почувствовать свое превосходство. Когда он покидал батальон, все искренне сожалели о его уходе, ведь он был добрым, гуманным командиром. Уинстон завоевал себе авторитет с первых же дней пребывания в батальоне. Один из офицеров шутливо заметил: «Мы ночи напролет гадали, какой же приказ он отдаст на следующий день, а днем исполняли его приказы»[121].

Перед лицом опасности Черчилль по обыкновению не обращал внимания ни на пули, ни на снаряды. Конечно же, его авторитет в батальоне возрастал соразмерно его мужеству, только вот Клементина в Лондоне заливалась слезами, беспокоясь о своем храбром муже. Ее вовсе не успокаивали его складные эпистолы, в которых он писал, будто бы для него это всего лишь «большие каникулы (...), вроде путешествия в Африку»[122]. Жена всегда готова была к худшему. В письмах, которые они писали друг другу ежедневно, были и семейные, и фронтовые, и политические новости. Изгнанник с «Плаг-Стрит» изливал Клементине свое сердце и в то же время без конца давал ей всевозможные инструкции, наказы, не скрывая своего смятения, охватывавшего его всякий раз при мысли о разбитой карьере. «Солдаты, которые меня окружают, видят только мою улыбку, — признавался он, — мое спокойствие и удовлетворенный вид. Мне становится легче на душе оттого, что я могу открыть тебе свое сердце. Прости меня». Несколько дней спустя он снова написал об обманутых надеждах, о своем бессилии: «Я должен молча ждать нового поворота злосчастных событий. Уж лучше пусть тебе затыкают рот, чем позволяют давать советы, которые никто не слушает». Дальше следовали новые наказы Клементине поддерживать регулярную связь с его друзьями и псевдодрузьями: «Мне больше не на кого положиться. Только ты можешь похлопотать вместо меня»[123].

И Клементина без устали хлопотала в высших слоях лондонского общества. Она собирала достоверную информацию и всевозможные слухи, принимала все приглашения, пыталась угадывать мысли друзей и недругов — для того, чтобы направить в правильное русло политические расчеты мужа.