Марина окончательно проснулась, сползла вниз и, вяло поздоровавшись, отправилась в туалет. Но там оказалась очередь, и минут десять ей пришлось простоять у окна в коридоре, размышляя о несправедливости жизни. Вот, даже у такой толстой и некрасивой есть муж, ребенок. Правду говорят: не родись красивой. Валера ушел к Инке. Всего год назад. А как ухаживал! Цветы, рестораны, поездки на море. Вика говорит: на квартиру польстился! Ничего он не польстился. Он ее тогда любил… А потом — разлюбил. Ушел к Инке, ее подружке. Марина сама их познакомила. Распространенный случай. Но ей-то от этого не легче. Для нее это только ее случай.

Она плескала в лицо противно тепловатой водой из умывальника, пока не прошел приступ жалости к себе, как она его называла.

Мама говорит, Валера ушел потому, что детей у них не было. Но он никогда и не просил ее о ребенке. Более того, он сам уговорил ее сделать аборт. Давно, еще до женитьбы. Маме она тогда ничего не сказала, а бабушку обманула.

У нее была потрясающая бабушка! С ней можно было говорить о чем угодно, она не хваталась за сердце, как мама, и не начинала читать морали, как папа. Вообще, пока бабушка Валя была жива, все шло по-другому. Можно сказать, что и Валеру она получила исключительно благодаря бабушкиным советам. Сначала он и внимания не обращал на Марину. Но как только она изменила стрижку, одежду и манеру поведения, сразу заинтересовался. А все это — бабушка Валя. Так что и любил он, наверное, не ее, а необыкновенное бабушкино создание.

Бабушка умерла вдруг: присела на минутку, и нет человека. Только на полгода дедушку и пережила. Она была прекрасным человеком, необыкновенной женщиной. Мама с папой после ее смерти, как брошенные дети, слонялись неприкаянно по квартире. Они привыкли во всем и всегда полагаться на бабушку Валю и теперь еще с трудом понимают, что ее уже нет. В чем-то ее родители так и остались детьми. А она иногда чувствует себя такой старой. Надоело все до чертиков! Словно все уже с ней было, в другой жизни. Валера ничего не объяснил, ни в чем не упрекнул. Сказал, что полюбил другую. Может, это и есть объяснение? С Инкой они сразу же, как по команде, прекратили всякие отношения. Да и с Валерой после развода она больше не виделась. Мама переживала, папа молчал, бабушки уже не было, чтобы поддержать и утешить любимую внучку. Марина пыталась представить, что бы такого одобряющего могла сказать ей бабушка, но так ничего и не придумала, бабушка всегда мыслила нестандартно. Возможно, она бы заметила, как раньше: «Куража маловато! Для мужчины в женщине важен кураж! Не красота, не ум, а живость, яркость, темперамент! Кураж!»

Да, в ней сейчас мало куража — одна тоска. Может, это и к лучшему — поезд, дорога, Питер, белые ночи.

Она снова залезла на полку. Достала пластиковую бутылку с йогуртом и, позавтракав таким образом, опять завалилась спать.

Витебский вокзал встретил ее жарой и пылью. Она с трудом выволокла объемистую сумку на перрон и достала темные очки.

— Здрасьте, теть Марина, — пробасил рядом кто-то, и, вглядевшись, она с трудом узнала Мишу.

— Здравствуй. Какой ты взрослый! — она прикоснулась губами к покрытой пушком щеке племянника.

Тот покраснел и, взвалив ее сумку себе на спину, повел к выходу.

— Куда ты? — спросила она, увидев, что Миша проходит мимо стоянки такси.

— На метро.

— Давай на такси. У меня есть деньги.

— Мама велела — на метро, — упрямо повторил мальчишка, и ей ничего другого не оставалось, как последовать за ним.

Питерское метро Марине не понравилось. Оно было грязным и неухоженным. В переполненных вагонах было душно, стоял запах потных тел. Они проехали полчаса, сделав пересадку, и оказались в каком-то отдаленном районе. Здесь были новые высокие дома, многие только строились. Еще минут двадцать они тряслись в жестком трамвае, а воздух был таким влажным и горячим, что тонкие джинсы прилипли к ногам, словно их намочили.

Родня встретила ее приветливо. Люда накрыла на стол. И Марина была приятно удивлена. Квартира брата была большой, комнаты просторные, две ванные комнаты: одна с душевой кабиной, другая — с ванной. Мебель тоже была красивой и явно дорогой. Паркетные полы блестели, на стенах — картины, в каждой комнате — богатые люстры. И сервиз на столе тоже был под стать обстановке — из тонкого фарфора, изящной формы. Марина не заметила скудости угощения — она почти всегда была на диете, но Люда сама, скорбно поджав губы, обратила ее внимание на это.

— Ты уж прости, попотчевать особенно нечем. Не те доходы стали. Сама понимаешь. — На глазах у нее появились слезы. — Как жить, не знаю…

— Мам, перестань, — поморщился Миша.

Аленка тоже выросла, стала больше похожа на Гришу и на бабушку Аню — такое же широковатое лицо, большой лоб и почти круглые голубые глаза. А Миша пошел в мать — узкое лицо и глаза темно-серые с прищуром. Только фигура отцовская. Люда расплылась еще больше. Пышная грудь тяжело лежит на животе, второй подбородок, руки толстые, пальцы, как сосиски. Но еще по-своему привлекательна. На полном лице — ни морщинки, густые волосы, покрашенные в белый цвет, завиты, на ресницах — килограмм туши, губы подведены и сочно накрашены. В сущности, такой она была всегда. Только вот поправилась заметно. Ее дочь тоже была не худой для своих неполных шестнадцати лет. «Как они умудряются полнеть при таком рационе?» — подумала Марина, оглядывая стол: отварная картошка, селедка, яйца под майонезом, салат из капусты. Или это демонстрация бедственного положения семьи и бессовестности ее брата?

Она распаковала сумку, прибавив к угощению фирменный торт, коньяк, салями и коробку конфет. Всем раздала подарки. Деньги решила отдать позже. Когда разберется в ситуации. Она еще не видела брата: он, как всегда, в плавании, хотя на днях должен вернуться.

Людка, все с тем же обиженным выражением лица, налила привезенный коньяк в две рюмки.

— Давай за встречу. Не часто ты нас вниманием балуешь! — Она с легкостью опрокинула содержимое рюмки в накрашенный рот.

Марина отпила половину и закусила кусочком колбасы. К чему эти упреки? Можно подумать, ее когда-нибудь сюда звали. Раньше Людке родня мужа была ни к чему. Гриша приезжал к ним, когда был в отпуске. Иногда один, иногда с семьей. Но в гости не звал. А когда звать-то? Он же вечно в плавании. По полгода дома не бывал. А как придет — тут Людка и насядет: то надо, се надо, на море на месяц поехали, она годами не отдыхает! Дескать, тебе хорошо: моряк спит, служба идет, а я одна с детьми мучаюсь! В чем состояло ее мучение, Марине было непонятно. Квартира всегда была. Сначала двухкомнатная, потом трехкомнатная. Люда не работала — денег хватало. Вся в заграничной одежде, в золоте щеголяла, да еще и Гришку по всякому поводу пилила. Вот и допилилась.

Марина ела мало. Разговор шел ни о чем. Ждали, пока дети пообедают и отправятся по своим делам. Людка с каждой рюмкой все больше тяжелела, лицо покрылось румянцем. Она лихо расправилась с полной тарелкой еды и подложила еще.

— Что ешь-то так мало? Фигуру испортить боишься? — Людка смерила ее насмешливым взглядом. — Тебе это не грозит. — И отправила в рот полбутерброда с колбасой.