целитель, я попросила бы его поделиться силами — нас учат передавать их друг другу, такое иногда используют на сложных операциях… Но это не так уж важно. Немного сна — и я поправлюсь.

Вяземская врала. Явно со знанием вопроса, довольно умело и, пожалуй, не так уж сильно — скорее по каким-то причинам пыталась скрыть от меня часть правды. Но выглядела она уж точно не как человек, который сможет полностью восстановиться даже за сутки крепкого сна. В моем мире за любые ошибки или самый обычный перебор с магией всегда приходилось платить немалую цену.

И в этом, похоже, все работало точно так же. Ее сиятельство «сгорела» дотла, и последствия не заставили себя ждать: слабость, кашель, кровь на губах — и кто знает, что еще. После таких усилий Вяземская могла лишиться способностей к исцелению на несколько месяцев или вообще утратить Талант. Потерять здоровье, стать калекой… но почему-то молчала. То ли снова проявляла характер, то ли не желала просить чего-то или выглядеть в моих глазах слабой.

А может, просто стыдилась собственного бесшабашного упрямства.

— Ваше сиятельство! — Я осторожно опустился на край кровати. — Я, конечно, не целитель, но дворянин и Владеющий. Если вы сможете взять силы у меня — я готов отдать столько, сколько потребуется.

— Благодарю, Владимир. — Вяземская легонько сжала мою руку. — Но с моей стороны было бы подло воспользоваться вашей порядочностью. Мы, целители, порой работаем с чистой энергией, и поэтому нуждаемся в ней куда больше остальных Владеющих. И я могу даже против своей воли забрать куда больше, чем вы сможете дать… А это небезопасно.

— Сейчас уже слишком поздно думать об опасности, — усмехнулся я. — Думаю, стоит рискнуть. Как знать — может, я окажусь куда прочнее, чем вы думаете.

Вяземская нахмурилась и недовольно засопела. И я уже успел подумать, что меня сейчас и вовсе выставят вон за чрезмерную назойливость, но, похоже, перспектива лишиться Таланта или провести ближайшие несколько недель в кровати пугали ее сиятельство куда больше, чем возможность навредить едва знакомому гимназисту, который и раньше не блистал манерами, а сегодня и вовсе имел наглость заявиться к ней домой чуть ли не ночью с умирающим товарищем.

— Ну… Если только немного! — Вяземская подняла слегка подрагивающую руку. — Сидите смирно, Владимир. Я постараюсь…

Она коснулась моей шеи и осторожно провела кончиками пальцев чуть ниже и остановилась между ключиц. Наверное, искала какой-то энергетический центр или что-то в этом роде — раз уж не стала просто брать за ладонь или тянуть силу на расстоянии. Вопреки ожиданиям, процесс показался не таким уж сложным и болезненным. Если точнее, я вообще ничего не почувствовал и даже успел подумать, что обладаю запредельным по местным меркам резервом.

А потом в глазах стремительно начало темнеть.

Ох ты ж!.. Как выяснилось, Вяземская переживала не зря. Когда «перекачка» пошла на полную, мне между ребер будто вогнали кол — а потом еще и провернули. Боль прошла почти сразу, но прочие неприятности только начинались. По всему телу пробежал холодок, руки и ноги вдруг стали ватными, будто затекли, и даже вдохнуть я смог лишь приложив некоторые усилия.

Аппетит у ее сиятельства действительно оказался изрядным: она разом заглотила примерно треть резерва, потом бодро добралась до половины, но дальше, на мое счастье, перешла на порции поскромнее. Случись нам провернуть такой фокус месяц назад, я бы, пожалуй, уже валялся без сознания, однако за последние недели худосочное тело гимназиста поднабралось силенок.

И Вяземской, похоже, хватило: она отпустила меня, вжалась затылком в подушку и закрыла ладонями лицо. Но я успел заметить, как на щеках снова появился румянец — да еще какой. Темные волосы заискрились, отражая свет ночника, а пальцы снова выглядели так, как им и полагалось.

И все-таки что-то пошло не так.

— Ваше сиятельство… — негромко позвал я. — Вы в порядке?..

— Да… Нет! Что со мной⁈

Вяземская уселась, разве что не подпрыгнув на кровати, и прямо передо мной в полумраке сверкнули желтые звериные глаза.

Ничего себе! Такого я уж точно не ожидал… хотя, пожалуй, мог бы и предположить. Целителей учили брать чужую силу, и не случайно только у себе подобных. Похоже, я передал Вяземской не только энергию, но заодно и что-то еще. Личное, персональное. Можно сказать, окрас того, что в этом мире принято называть Талантом — и вместе с ним ее сиятельство вобрала и изрядную толику моего второго «я».

И бедняжке пришлось несладко. Мне и самому было непросто найти общий язык с потусторонней сущностью внутри, а чтобы приручить зверя полностью, ушла не одна сотня лет. Мы вместе росли, вместе набирались сил, вместе сражались, и в конце концов привыкли друг другу. Ему, хоть и без особой охоты, пришлось признать мое старшинство. Но даже сейчас, спустя целые века, зубастый иногда огрызался.

А уж с Вяземской и вовсе мог творить все, что хотел: зверь за считанные мгновения поделился силой с измученным телом, но у моего «подарка» оказался весьма занятный побочный эффект. И дело было не только в желтых глазах или клыках, которые понемногу отрастали куда больше и острее человеческих. Изменился даже голос — стал пониже и чуть хриплым. Перевоплощение добралось и до связок, и до мускулатуры…

Но куда круче чужая сущность обходилась с сознанием. Я сам не раз пережил подобное и до сих пор не мог забыть, каково это — чувствовать, как разум будто раскалывается надвое, и вторая половина понемногу прибирает к рукам все, до чего может дотянуться. Как она вспарывает изнутри тонкую шелуху человеческого бытия и воспитания, выпуская наружу все самое примитивное и дикое. Злобу, голод… и прочие проявления и желания, которые в любом обществе принято сдерживать.

Иными словами, ее сиятельству сейчас конкретно срывало крышу.

— Эй… — Я осторожно коснулся подрагивающего плеча. — Как… Как вы себя чувствуете?

— Хорошо… Отлично!

В голосе Вяземской прорезались рычащие нотки — и вдруг она схватила меня за ворот рубашки и потянула к себе. Пуговицы с жалобным хрустом посыпалась на кровать и на пол, но ткань все-таки выдержала… А я нет — и завалился набок, едва успев подставить локоть, чтобы не придавить ее сиятельство.

Губы у нее оказались теплые-теплые. Пожалуй, даже горячие — видимо, последние пару минут она балансировала на грани трансформации, и метаболизм уже успел разогнаться до сверхчеловеческих показателей. Я честно попытался отстраниться и даже легонько уперся Вяземской ладонью в плечо, но так и не смог. И — чего уж там — не только потому, что теперь девчонка силой почти мне не уступала.

Просто все вдруг стало совершенно неважным: и едва оживший Фурсов на первом этаже, и Петропавловский, и прислуга, и особняк, и весь город за его стенами. И