снаружи. И вслед за этим его крылья зрения стали лапать вокруг, пытаясь поймать трубки снаружи; его зрение изогнулось углом, словно бы из мембран тела на разных расстояниях, чтобы увидеть, что, как он видел, он видел однажды раньше, но без мысли. Затем, пока он видел — видел прозрачные продолговатые подкожухи, где две трубчатые дорожки входили в мозг, — там к тому, что он видел, вдоль одной трубки в самую точку входа в кожух над грядками водорослей добавилось стремительное движение частей из мозга.

Некоторые из этих частей мозга были пакетами Солнца, и они поглядывали везде в поисках способа выбраться из проторенного пути в трубке. Или потом становились узлами, уставившимися сквозь громоздящуюся головную боль, которой он не ощущал. Узлы группировались во вращающиеся веретена. Которые, чем дольше он смотрел, были радиусами. Пакеты были прядями радиусов, охотившимися за новыми окружностями. Пакеты по-прежнему Солнца, но его Солнца и из него, бегущие вниз по ясному каналу, подвешенному сквозь холмы воздуха.

Вниз по каналу шли эти пакеты от одного вида к другому, поскольку он видел, что они изменились к тому времени, когда добрались до домов водорослей. И он подумал, что увидел, как мельчайшие орбиты внутри орбит хрустят и перестраиваются — так, как пряди упругости в уголках его глаз ослабевают, теряют куски и зияния и натягиваются вновь, — однако также хрустящие и перестраивающиеся орбиты внутри орбит разбивались при ударе другими Солнечными потоками от Солнца снаружи — не его собственного Солнца.

Вниз по каналу это были части его, которые он утрачивал, сдавая водорослям. Как видеть больше, чем он использовал. Но другие части возвращались вверх по другой трубке в подкожух мозга, внутри которого ясный диск качал взад-вперед всю длину кожуха, но, когда он склонился приглядеться поближе, движение, которого он полностью и не заметил, остановилось. Он сначала и не желал склоняться; склоняться было желанием, а он знал, что видел малое и крупное, потому что, будучи самым тем, что он видел, он и приколол свой взор к нервным головкам, и подорвал его в теле будущей идеи, какую в себе ощущал. И склонение к приглядыванию поближе с запинкой. Какая была запинкой среди мчащихся, крутящихся вещей и в трубке вверх, так что, хоть они и продолжали крутиться, но перестали двигаться по трубке в мозг. Однако запинка, сопутствовавшая приглядыванию поближе и с этой запинкой по трубке вверх, была ещё и в другом движении: это движение (которое, когда запнулось, склоненный взор Имп Плюса мог видеть лишь припоминанием) было дыханием цикла, и его запинка заставила мозг и тело на миг выглядеть равными в субстанции и одновременными: и цикл, подобный дыханию, который немного подождал, когда Имп Плюс склонился к этому приглядыванию поближе и продолжил, когда он прекратил склоняться, был ладонью мозга, набухавшей, чтобы поднять пальцы тела, затем мозг, затухающий и распространяющийся, и тело, сливающее свои члены воедино и показывающее в прозрачностях плотности то, что Имп Плюс раньше продолжал знать: что все вокруг было сплавом субстанции. Сдвигом.

Изгибов, комков и связей. Таким образом в трех, четырех, пяти или больше телах конечностей, вытянутых из центра мозга, можно было сейчас увидеть то, что было только (думал он) в мозге раньше; снежные глиальные клетки, приклеивающиеся ртами к побегам, какие вырастали из веточек, стреляющих и не стреляющих, и прилипающих языком света, который извивался свободно, переплетая свое лоно свободы: тогда как в прежнем мозге теперь необходимо было увидеть то, что было в конечностях ранее: полосы облачных мембран, плавающих и покачивающихся возле оливковых волокон оптических путей. Затем вверху рядом с изогнутой и опускающейся крышей головного мозга (он знал слово — слово крыша? слово изогнутый? нет: головной мозг — это отозвалось в нем эхом) два полупрозрачных хребта, которые, как он знал, однажды были частью очертания отдаленной конечности, соскользнувшей вдоль мембраны зрения, как и тут в головном мозге, посещенном с конечностей — пока желоб или русло мембраны не завились по всей длине, чтобы охватить или окутать хребет; и на миг желания он увидел этот хребет, такой цельный, что врос в мембрану. И таким образом окутанные, они свернули в сторону с опускающихся крыш мозга, пока не нашли и не склонились в щупальца, удлинявшиеся из луковиц обоняния, одна из которых была притянута с ее трактом в стороне от ее корня возле оптических трактов, и из того, что раньше было ядром мозга, к прощупыванию нового тела, приближающегося как пустая рука. И он видел, что это была конечность, конечность тела, идущая внутрь, выворачивая себя навыворот, оставляя внешние пределы капсулы и отслаивая открытый рот, и выворачивая себя наружу в боковую сторону мозга. И когда щепка выскочила из переднего участка, и Центр спросил, что это была за история, и спрашивал снова и снова, засек ли Имп Плюс внешнее влияние, он позволил Слабому Эху ответить, что исследовательский зонд уже вошел в нижнюю левую ассоциативную зону.

В этот миг у сердцевины возникла малиновая вспышка, и большой палец или головка вывернутой наружу конечности выбросила светящуюся пустоту, чтобы коснуться красного, и вместо этого потянула из сердцевины одно из тел маленьких островков, расположенных над пламенной железой, и втянула в себя это островное тело; и затем во внешний участок капсулы — поскольку конечность перестроилась и простерлась, крылом или спицей, к сияющим серым переборкам, где синекрапчатая жемчужина полушария зависла в свободном парении, и Имп Плюс желал, чтобы конечность так и поступила.

Раньше он желал, чтобы одно из его тел конечностей засосало себя в мозг, чтобы поймать малиновые вспышки, которые он привык видеть в отдаленных частях, и которые казались замененными оттуда синими дротиками, что когда-то были в теле мозга.

Красные и почти синие приблизились и отпали куда-то вниз, где плавали островки ядра, те, что остались после того, как два засосало в длинные субстанции отдаленного тела, которое он уже не мог называть телом. То, что, как он думал, должно быть мыслью, поступало к нему. Оно также происходило из него. Еще это было зрение. Не то зрение, от которого, как он сейчас видел, он хотел выбраться в делание. Нет, не то зрение. В то же время такое зрение, которое он не станет обходить. Поэтому он думал, что перестанет прекращать попытки его избежать. Так он вроде бы сосредоточивался. Как — так? Он знал, но должен сказать. Чтобы сказать, он должен начать, но это никогда не могло быть началом, поскольку он никогда не мог увидеть или раньше не