звали Стасиан Расд, делегации парламентёров, подходившей к нашим стенам утром, заявил, что свои требования мы выдвинем в обед, прикрывая меня, потому что я банально спал. Но обед был уже вот-вот, а требований я так никаких придумать и не мог.

«Что делать, что делать? — держась за голову думал я, — сказать что это шутка была? Но что тогда будет со студентами? Да и что они сами подумают? Они же на меня надеются, ждут перемен. А если сейчас всё просто взять и прекратить, перемен они дождутся только в худшую сторону. Их профессора, что кукуют сейчас за стеной, им всё это точно припомнят».

Я не обольщался на счёт своих коллег. Многие из них были личностями вредными, злобными и совершенно нетерпимыми по отношению к студентам. Прямо как Вольдемар до вселения меня в него.

А из этого всего выходило, что необходимо революцию продолжать, чтобы выйти из ситуации с минимальными потерями. Но что говорить? О чём и, главное, как?

— Вождь, — заглянул ко мне Стасиан, — не хочешь, нашим пару слов перед переговорами сказать? Приободрить, а то время идёт, народ слегка мандражирует, не знает, что дальше будет. Все же такое дело сотворили.

Смотрел на меня парень с уважением, но без фанатичного обожания, чего я, признаюсь честно, опасался увидеть. Мне только не хватало фанатиков готовых по моему слову идти хоть против всей Империи. Потому что стоит только не оправдать их ожиданий и из ярых поклонников они мгновенно превратятся в заклятых врагов. История примеров подобного знала предостаточно.

— Да, сейчас, — я поднялся, отряхнул мантию и кивнув парню, двинулся к выходу.

Уверенно и неторопливо, как подобает вождю революции. На самом деле, просто ноги не шли туда и я как мог оттягивал момент «Икс».

Выйдя на крыльцо, я остановился, оглядывая быстро поднимавшихся с газона юношей и девушек, посмотрел в их светлеющие лица и радостные улыбки и отчётливо понял, что не имею права их подвести. А затем, вдруг, вспомнилось кое что из трудов Владимира Ильича и, собравшись с духом, я произнёс:

— Здравствуйте, товарищи студенты!

Тут же замолк, на автомате выговорив это, — «товарищи», но здесь это означало почти тоже, что и до революции у нас, — компаньона в какой-либо деятельности, а мы все здесь, собственно, одним делом и заняты, поэтому успокоился, да и народ воспринял неплохо, пусть и слегка удивлённо. И я продолжил, творчески, на ходу, переделывая всплывающие в голове тексты под себя:

— Что такое студенческая власть? В чём заключается сущность этой новой власти, которую не хотят или не могут понять в большинстве академий? Сущность её, привлекающая всё больше студентов различных академий, состоит в том, что прежде академией управляли исключительно ректоры и проректоры, а теперь, впервые, о своём праве на неё заявил самый угнетаемый класс, — студенты. Даже в самой идеальной академии, с самыми свободными нравами, судьба студентов всецело зависит от воли ректората, что в корне неправильно.

И сейчас, мы первый раз в мире, создадим систему, при которой часть эксплуатирующих функций ректорской верхушки будет передана не просто отдельным личностям, а всей студенческой массе, выражающей свою волю через выбранных представителей массовой организации называющейся, — Студенческий Совет. Тот орган, который будет из студентов и для студентов. С чьим мнением придётся считаться всем, что профессорам, что даже самому ректору.

Я замолчал, ожидая реакции. То что я говорил, было для них не просто ново, это было невероятно, невозможно… и потому захватывающе. Всё-таки, ещё сильны нравы средневековья, с его незыблемой вассальной властью.

Волна шепотков прокатилась по рядам, затем один из студентов неуверенно поднял руку.

— Да? — посмотрел я на него.

— А это, получается, не мы одни такое делали? Кто-то уже студенческую власть устанавливал?

— Нет, — я улыбнулся, — идеи подобного, я уверен, бродили во многих головах, но мы, вернее вы, первые, кто решился воплотить её в реальность.

— А что будет делать Студенческий Совет? — послышался ещё один вопрос.

— Во-первых, мы потребуем, чтобы процедура распределения происходила под контролем Совета, чтобы выпускники имели возможность выбора.

Народ загомонил вновь, а Стасиан, стоявший позади, негромко произнёс:

— Вождь, если у тебя получится, по гроб жизни обязаны будем.

— Во-вторых, — продолжил я, — учебный процесс состоящий только из одной учёбы, недопустим, поэтому под руководством Совета, будут созданы студенческие клубы, по различным интересам, на которые совет будет выбивать и распределять финансирование от Академии. Также будут организовываться культмассовые мероприятия, фестивали, концерты, командные спортивно-магические состязания.

— О-о! — раздался слитный вздох удивления и с каждым моим предложением он повторялся, становясь всё громче и громче.

— Но, не только это, — строго произнёс я, — кроме прав есть и обязанности. Именно на Студенческий Совет будет возложен контроль за исполнением правил внутреннего распорядка студентами и решение конфликтов как среди студентов, так и с преподавательским составом. А также некоторый иной функционал который будет проработан позднее.

Народ загрузился, усиленно раздумывая над моими словами, а Ранд, ставший кем-то вроде моего добровольного помощника, напомнил:

— Вождь, время. Переговорщики уже должны прибыть. И… отличная речь, теперь ни у кого не будет сомнений, за что мы боремся.

— Спасибо, — кивнул я, стараясь выглядеть уверенно, хотя вымотал меня этот экспромт знатно.

Хорошо ещё на ум пришли виденные в своё время аниме, где тема студенческих советов, клубов и самоуправления была подробно обсосана со всех сторон. Не пришлось ничего особо выдумывать.

Выйдя в приоткрывшуюся калитку, остановившись между взявших дубины на изготовку великанов, я посмотрел на переговорщиков, без особого удивления узнав в трёх фигурах ректора с проректоршой по внеучебной и магистра Калистратиса. Собственно кто если не они.

— Вольдемар, ты совсем ку-ку⁈ — не выдержав, сходу с негодованием произнесла Сильвия, покрутив пальцем у виска, — ты чего устроил⁈

Правда, что Рагырда, что Рихад, начальницу не поддержали, промолчав и только задумчиво на меня поглядывая. Но если от магистра подобное было ожидаемо, то от взрывной понтийки я наоборот ждал всяческих угроз и потрясания в воздухе различным оружием. Странно.

Покосившись на застывшего позади Стасиана, мысленно перекрестился и, придав себе чуть высокомерный вид, заявил:

— Кончилось то время, когда студенты были бесправными и молчаливыми существами, покорно принимающими ту судьбу, что для них запланировали. Всё, шалишь, хватит!

От таких моих слов Сильвия сначала впала в ступор, а затем почти ласково поинтересовалась:

— Вольдемар, а ты ты точно хорошо себя чувствуешь?

— Теперь распределение уже не будет ярмом на шее магической интеллигенции, и у каждого будет право выбора, — продолжил я, сделав вид, что не услышал слова женщины, — право самому решать свою судьбу.

— Ты бредишь, — растерянно произнесла Нодерляйн, оглянулась на Калистратиса, — магистр, вы же видите, что он бредит.

Затем снова посмотрела на меня:

— Какое право выбора? Места работы определяются на основе имеющихся заявок в порядке приоритета и на основе уровня магических сил конкретного выпускника. Это веками устоявшйися порядок. Что тебе ещё надо?

— Нам нужен новый порядок, — отчеканил я.

— Вольдемар! — начала закипать ректор, — немедленно прекрати клоунаду! Всё, повеселились, поиграли в вольных баронов и хватит, пора дальше учиться.

— Вы по прежнему не хотите понять всю серьёзность наших намерений, — сокрушённо покачал я головой, — что ж, мы докажем, что это не шутка. Переговоры на сегодня окончены. Встретимся завтра, в это же время, на этом же месте.

Я развернулся, давая понять, что больше диалог вести не намерен и гордо удалился. Вслед мне неслись какие-то угрозы и требования, но я молчал. Просто потому, что сейчас ни в коем случае нельзя было показывать слабину. Не поймут.

— Вождь, почему ты им не сказал про Студенческий Совет? — стоило калитке закрыться, спросил Стасиан.

— Потому, что, как я уже говорил, — со вздохом ответил я, — они ещё не воспринимают нас серьёзно. Им кажется, что это очередная дикая выходка разгулявшихся студентов, которые побесятся, проспятся и разойдутся. И воцарится в академии прежний порядок. Так было, и ни единожды. Им это привычно и знакомо. А мы должны показать, что сейчас всё совсем по другому. Но, и дожидаться когда на нас направят какой-нибудь имперский легион, тоже не стоит. Сутки самое то.

Вернувшись к себе и оставшись в одиночестве, я немедленно плюхнулся на стул и закрыл лицо руками, истерически хихикая. Наверно это было нервное. Рассказать кому, — не поверят. Если и тут меня не прибьют, то точно можно себя считать любимчиком высших сил.

Тут я вспомнил свои