бисером. «Кавказский» нос, пухлые, словно обиженные губы, кучерявая борода, естественный атрибут всего мужского населения того времени, и глаза. Пустой взгляд князя. На это сразу обратил внимание Федор. Не на красный, увешанный самоцветами кафтан и такого же цвета высокие сапоги без каблуков, а на глаза, в которых не было жизни.

Дождавшись на высоком крыльце, когда гости подойдут к первой ступеньке, опустят головы в поклоне, и не дожидаясь, произносимых в таких случаях, приветственных слов, владыка княжества лениво махнул рукой, и отстраненно произнес:

– Арестовать татей, и в поруб до завтрашнего суда. – Неторопливо развернулся, и скрылся в дверях терема.

Все, кто присутствовал при этом, а таковых было немало, замерли, переглядываясь с немым вопросом в глазах: «Что происходит?».

Первым в себя пришел Сотник. Ермох, именно так его звали все, величать его Ермохой он позволял только самым близким людям. Он подошел к гостям и положил куку на плечо Яробуда:

– Только не глупите. Я знаю твой взрывной характер, старый вояка. Возьми себя в руки. Тут какая -то ошибка. Не разобрался князь, погорячился, с ним такое в последнее время часто происходит. Посидите до утра. Мы вам туда и соломки свежей и покушать принесем, даже медку, для веселья. Завтра все решим. Разберется княже, извинится, да еще пуще задуманного наградит.

Яробуд злобно метнул глазами, но сдержался. Молча кивнул головой, и всю троицу, в сопровождении подбежавших на приказ кивнувшего им головой сотника, отвели к провалу мрачного поруба. Их аккуратно спустили на веревке. Как и обещал Ермох, обеспечили постелью в виде душистой сушеной травы, и обедом, спущенным на своеобразном подносе-лифте. Глиняные горшки с наваристыми на мозговой косточке, щами, куски запеченной рыбы с белым благородным мясом, от одного вида на которое текла слюна, и здоровенными ломтями душистого ржаного хлеба, ну и конечно обещанный сотником бочонок меда и четыре деревянные кружки и ложки.

– Без обид ребятки. – С извиняющейся улыбкой, не смотря в глаза произнес сотник, заглядывая через проем лаза в поруб. – Приказ есть приказ. – Он исчез, оставив после себя гнетущую неопределенность.

Есть не хотелось несмотря на то, что с утра не было ни крошки во рту, а время далеко перевалило за полдень, и уже начинало темнеть. Яробуд выдернул из бочонка зубами пробку и разлил со вздохом по кружкам мед. Выпил, не обращая ни на кого никакого внимания, и не ожидая, что к нему присоединяться остальные, взял ложку, и откусив изрядный кусок хлеба, шумно причмокивая, приступил к обеду.

Федор, недолго думая, и не смотря на отсутствие аппетита, рассудив, что: «Есть надо, хотя бы для сохранения сил», так же опрокинул в себя хмельное, и поддержал деда в его начинании. Спустя минуту уже вся троица колотила деревянными ложками в своих персональных глиняных горшках. «Аппетит приходит во время еды». – Думаете это банальная поговорка? Нет это непреложная истина, подтверждением которой на данный момент являются наши герои.

– Эй там, наверху! – Рявкнул Яробуд, подняв голову, когда все принесенные продукты перекочевали в раздувшиеся животы. – Посуду заберите!

Ответа не последовало. Даже шороха не было слышно.

– Параскева-Пятница! (Властительница разгула в славянской мифологии). Они даже охраны не оставили. Совсем не уважают. – Пробурчал дед. – Давайте спать. Если сейчас начнем рассуждать: «Что и почему?», то не выспимся, так и ни в чем и не разобравшись, а завтра, я думаю нам предстоит неприятное дело. Давайте еще по кружке, для снов приятных, и на боковую…– Он задумался, а потом словно очнувшись, махнул рукой. – Хотя каких, к Морене приятных. – Зарылся в сено и замолчал.

Сон не шел. Федор долго ворочался, ему все мешало и кругом чесалось. Так всегда бывает, у любого человека, когда вроде бы надо уснуть, а хочется заняться чем-то интересным, когда эти две несовместимости: «необходимость и желание», конфликтуют между собой зудом во всем теле и не только в нем.

Но толи хмельное подействовало, то ли усталость накопилась за суматошный день, но наш герой уснул. Провалился в сон без сновидений, и только крепкие и жесткие руки оборотня вернули его в реальность, но это было уже утром.

Их по одному вытащили из поруба, и повели на площадь к терему князя, где уже собралась гомонящая толпа. Видимо слухи о их подвиге успели распространится среди горожан, как и несправедливое, по отношению к ним, решение: «Посадить в поруб», вот и пришел народ посмотреть: «Чем это все закончится?».

Собравшиеся, словно волны, расходились с гулом от продвигающейся под конвоем, к княжескому крыльцу, пленников. Самого властителя еще не было. Они остановились напротив входа.

Князь задержался и появился нескоро, заставив народ поволноваться, потому его выход был встречен неодобрительным гомоном, однако мгновенно смолкшим, когда он поднял руку. Окинув пустым взором площадь, Сослав остановился на пленниках, и Федору показалось, что в его глазах, на мгновение вспыхнул злобный красный огонек. Хотя, возможно, это отразился луч солнца.

Столь недружелюбно встреченные гости, не стали склонять в приветствии головы, что являлось в этом мире страшным неуважением. Однако князь не обратил на это никакого внимания, как и на то, что подобный недружественный жест, был воспринят толпой одобрительно.

– Сегодня будет слушаться дело татей, сжегших харчевню на Мощенном тракте, и погубившим при этом шестьдесят человеческих душ. – Произнес он громким, но монотонным, механическим голосом, и вновь поднял руку призывая к тишине взорвавшуюся криками толпу. – О их злодеянии я услышал от вполне заслуженного человека, не верить которому у меня нет причин. Но так как имя его я назвать не могу, и свидетелем он так же являться в таком случае не может, то ради торжества справедливости я спрашиваю вас, жители Уйшгорода: «Есть ли среди вас видоки этого преступления?» – Он замолчал и обвел взглядом застывшую в молчаливом ожидании толпу. – Я жду.

– Как не быть, конечно, есть. – Раздался скрипучий насмешливый голос. – Все как на духу расскажу.

У Федора и его друзей отлегло от сердца: «Вот оно. Сейчас все разрешиться. Нашелся тот, кто все видел и донесет до князя всю правду.» – Он даже улыбнулся в предвкушении того, чего так ожидали услышать все присутствующее жители города – истину.

Небольшого ростика, с длинной перепутанной с колючками лопуха и другого лесного мусора бородой, дедок, пробирался через толпу, увлеченно распихивая и обругивая нерасторопных, не успевших отодвинуться при его приближении жителей, локтями. Одетый в короткую, до середины бедра, покрытую разноцветными заплатками, холщевую рубаху, без штанов, обутый в потрепанные лапти на голую ногу, он уверенно двигался в сторону князя, что-то бормоча себе под крючковатый, как у совы, нос.