– Дом уже выставлен на продажу? – спросил он, заставляя ее разозлиться еще сильнее. Ради всего святого, она пробыла на острове меньше недели!

– Нет, еще нет, у меня еще не получится встретиться с риелтором до следующей недели. – Это было правдой, но она не говорила Руперту, что в душе содрогается от этой мысли. Чем больше она проводила времени в доме, тем больше она его любила. Какой смысл его продавать, если она не сможет купить на эти деньги даже комнату в самом дешевом районе Лондона?

– Я так по тебе скучаю, – сказал Руперт, заставив ее почувствовать себя самой худшей девушкой во всем мире. У нее были планы после обеда с Эйданом, и в глубине души она уже понимала, что ее чувства к нему не так уж невинны, как она пыталась себя убедить. Она пока не знала, что это означает для их с Рупертом отношений, но одно было ясно: ситуация выходит из-под ее контроля. Разумно было бы перестать проводить с ним время, но ее упрямая часть отказывалась. Наверное, она больше походила на свою маму, чем ей казалось.

– Я тоже по тебе скучаю, – ответила она. Невозможно поверить, что она уехала из Лондона совсем недавно, а все так сильно изменилось. Узнает ли ее Руперт, когда она вернется?

– Тебе действительно нужно там оставаться еще на неделю? – спросил он. – Я соскучился по своей девушке. Я хочу поцеловать ее и… Извини, одну секунду.

Холли снова услышала голоса на заднем плане и использовала это время, чтобы нарезать помидоры на завтрак. Ее немного мучила совесть из-за того, что она так и не доехала до Каламаки, чтобы встретиться с Никосом, и она подумала, успеет ли она быстро съездить до того, как Эйдан за ней зайдет. Сегодня они собирались посмотреть еще два места с карты Сандры и Дженни – одно под названием «Точка тысячелистника», а второе – просто «Голубые пещеры». После этого останется только секретный пляж.

– На чем я остановился? – вернулся Руперт. – А да, я говорил, как сильно я скучаю по нашим поцелуям, и я не имею в виду только твои губы, но и другие места тоже… Что? Ух ты, вот это да!

Холли вздохнула.

– Извини, дорогая. Тоби что-то от меня нужно. Обещай, что позвонишь мне завтра утром.

– Обещаю.

– Хорошо. Пока, дорогая. Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю.

Нажав на красную кнопку и бросив телефон обратно в сумку, Холли снова вспомнила слова Эйдана о том, как разучиться любить кого-либо. У нее-то противоположная проблема – она пыталась понять, как научиться любить Руперта. В нем было столько хорошего – доброта, ум, верность, вежливость, внешность, амбиции. Она загибала пальцы один за другим, перечисляя достоинства Руперта и надеясь почувствовать хоть что-то.

Может быть, на такие вещи нужно время? Может быть, любовь растет, когда двое проводят довольно много времени вместе, что-то, над чем нужно работать и что нужно взращивать? Ее больно задело, когда Эйдан так открыто говорил о своей любви к бывшей девушке. После этого ее отношения с Рупертом показались ей глупыми и детскими, а ее слова о любви – подделкой.

Правда заключалась в том, что она действительно хотела полюбить Руперта. Очень сильно хотела, но думала, что проблема в ней. Именно страх и неуверенность удерживали ее от слишком глубоких чувств, и это не имело никакого отношения к тому, что она чувствовала на самом деле. Руперт постоянно говорил, что любит ее, но она никогда не чувствовала этого.

Снова достав телефон, Холли пролистала свои фотографии – снимки дома, пляжа в Каламаки и несколько фотографий из их с Эйданом поездок. Но основная часть фото – они с Рупертом. Она не особо любила фотографироваться, а Руперт совсем наоборот. Большинство фотографий делал он. Она вглядывалась в свое лицо, пытаясь найти что-нибудь в собственных глазах. Она выглядела счастливой, улыбалась, на некоторых даже почти смеялась, но ни на одной не улыбалась Руперту. Если бы она его любила, смотрела бы она на него? А если нет, может быть, надо просто сильнее стараться?

Размышляя над этими вопросами на заднем дворе, Холли поняла, что в Каламаки ехать слишком поздно. Лучше это сделать завтра. Она почувствовала первые приступы паники, поняв, что уже почти прошла неделя. Сегодня пятница, а значит, осталось всего восемь дней. Это очень, очень мало.

«Точка тысячелистника» оказалась на самой высокой точке острова. Им пришлось ехать туда по бездорожью, и Холли порадовалась тому, что у Эйдана джип. Даже несмотря на то, что их кидало из стороны в сторону и Филан, перебравшийся с заднего сиденья к ней на колени и на коврик под ногами, поскуливал, когда они подпрыгивали на каждой кочке.

– Не хотела бы я кататься здесь на мопеде, – прокричала Холли сквозь рев двигателя.

– Ты бы не смогла! – крикнул в ответ Эйдан. Костяшки его пальцев на руле совсем побелели от напряжения.

Какая бы неловкость ни появилась после вчерашней прогулки на лодке, от нее не осталось и следа в поведении Эйдана. Он появился в дверях в своем обычном насмешливом настроении, одетый в бледно-зеленую рубашку поло и бежевые брюки карго, и принес еще один апельсин. Холли съела его по дороге, Филан, к ее огромному удивлению, доел корку.

– Этот глупый пес съест и пластиковые бутылки, если я ему позволю, – с любовью объяснил Эйдан, когда Филан проглотил кожуру.

Сегодня на небе прибавилось облаков, но солнце все равно светило ярко. Холли в последний момент натянула белое платье, бросив проверенные джинсовые шорты на полу в ванной. Она уже пожалела об этом решении, когда в открытое окно начали залетать клубы пыли с дороги. Когда они наконец съехали с грунтовки и выехали на ровный бетон, она была уверена, что услышала вздох облегчения Филана.

– Видишь остров? – Эйдан стоял рядом, показывая на север. Холли посмотрела на море и прищурилась, рассматривая размытые очертания вдали.

– Это Кефалония, – сказал он. – А это, – он повернул руку на запад, – материковая часть Греции.

– Сколько туда добираться? – спросила она, все еще прищуриваясь.

– До Килини на материке ехать около часа переправой, – ответил он, – до Кефалонии примерно столько же, хотя я туда не ездил уже довольно давно.

– Это там, где?…

– Да, там живет моя мама. Она познакомилась здесь с парнем и переехала к нему. Но я уже говорил, что давно ее не видел. Мы как бы потеряли связь.

Она ничего не сказала, но подумала, как же замечательно, когда до мамы можно доехать всего за час. Их отношения ее не касались, и по тону Эйдана она поняла, что он не хочет говорить на эту тему, но она сильно расстроилась. Неужели время, проведенное с Сандрой, не научило его, что обиды бессмысленны и приводят лишь к саморазрушению? С другой стороны, она сама носила в себе обиду на мать с тех пор, как себя помнит.

– Ты сегодня очень молчаливая, – сказал Эйдан. Он подошел к краю площадки и посмотрел вниз со скалы. Холли показалось странным отсутствие здесь ограждения, чтобы защитить людей от падения. Но пока никто еще не падал. Она спросила об этом Эйдана, когда они только приехали.