– Что случилось? – спросила Холли, глядя, как у него на щеке начал дергаться мускул. Определенно, эта тема для него до сих пор оставалась тяжелой.

– Она ушла от меня, – просто сказал он, продолжая барабанить пальцами по столу. – Она постоянно угрожала, что сделает это, но я не верил. Я думал, что любви достаточно… – Он замолчал.

Холли инстинктивно потянулась, чтобы коснуться его руки, но в последнюю секунду остановилась.

– Думаю, она ждала, что я поеду за ней, – продолжал он. – И я думал об этом, но в конце концов я не этого хотел. Мне бы пришлось смириться с той жизнью, которую я не выбирал, а я к этому не был готов. Наверное, она тоже, так что все справедливо.

– Вы общаетесь? – спросила Холли, не понимая, почему ей становится так плохо от этой мысли.

– Очень редко, – пожал он плечами. – Я думаю, самое сложное, на что способен человек, – это разучиться кого-то любить. По большому счету это неправильно, и я очень долго с этим боролся.

– Когда вы расстались? – спросила Холли; ее желание узнать подробности оказалось сильнее неприязни к чужим секретам и собственного дискомфорта от этого.

– Уже давным-давно. – Он снова пожал плечами. – Больше трех лет назад.

– И с тех пор у тебя никого не было?

Эйдан посмотрел на нее и хмуро улыбнулся.

– Что это, женщина? Ты собираешься пытать меня?

– Извини, – смутилась Холли, понимая, какой лицемеркой выглядит. Она раздумывала, почему он не расспрашивал ее о личной жизни – потому что не хотел знать или потому что ему все равно. И то, и другое было не очень-то приятно.

– Яссу!

Еду принес радушный, краснощекий грек в обтягивающей белой рубашке и еще более обтягивающих джинсах. Он выглядел лет на сорок с небольшим, подумала Холли, и это был первый безбородый грек этого возраста.

Эйдан встал, обменялся с мужчиной рукопожатием, очевидно, они были хорошо знакомы. Затем они оба повернулись к Холли.

– Холли, это Аликс. Он – хозяин ресторана и хорошо знал твою тетю.

– Кто она? – широко улыбнулся Аликс, расставляя тарелки с едой перед ними.

– Я – племянница Сандры, – осторожно ответила она.

– А, да, Сэнди! – воскликнул он, продолжая улыбаться. – Я ее знал много лет. Наверное, больше двадцати.

Небольшая искра зажглась в голове Холли.

– То есть вы ее знали в молодости? – спросила она.

– Да! – Он хлопнул в ладони. – А кто твоя мать?

Определенно Аликс был один из самых прямолинейных греков. Он напомнил ей Никоса, и она улыбнулась ему.

– Моей матерью была Дженни и…

– Дженнифер? – снова перебил Аликс, и его улыбка немного потускнела.

– Да. Она умерла десять лет назад, но…

– Нет! – Аликс настолько искренне расстроился, услышав горькую новость, что Эйдан встал и подвинул ему стул.

– Что с ней случилось? – спросил он Холли, заставив ее поежиться от неудобства. Аликс выглядел таким милым, и ей так не хотелось его обманывать, но выбора у нее не оставалось. Некогда она уже выдала Эйдану стандартную версию событий.

– Автокатастрофа, – сказала она тихо, глядя, как глаза Аликса наполняются слезами.

– Не могу в это поверить, – сказал он, качая головой в смятении. – Я не видел ее много лет, но все еще думаю о ней. Она была настолько полна жизни!

Холли молча кивнула, не зная, что сказать. Сардины, которые всего несколько секунд назад так аппетитно пахли, теперь заставляли все внутри сжиматься от отвращения.

– Мы с твоей мамой были… – Аликс замолчал на секунду и посмотрел на Эйдана. Тот кивнул. – Мы были близки одно время.

Холли вспомнила найденное в ванной фото. Может быть, это он стоял рядом с Дженни? Сказать наверняка нельзя, но ведь фото сделали так давно!

– Ты похожа на нее, – сказал Аликс, вытирая глаза тыльной стороной волосатой руки. – Но ты выглядишь немного и как гречанка, да?

– Да? – Наступила очередь Холли взглянуть на Эйдана. Он ничего не ответил, лишь беспомощно улыбнулся и взял нож с вилкой.

– У тебя греческие глаза и греческие волосы, – сказал Аликс. – Кто твой отец?

Эйдан подавился куском стейка, заставив Аликса подскочить и с силой похлопать его по спине. Он продолжал кашлять, а Холли в это время несколько раз глубоко вдохнула, чтобы прийти в себя.

– Извини, что задаю все эти вопросы. – Аликс слегка поклонился в сторону Холли. – Я оставлю вас наслаждаться обедом, но позже я хотел бы выпить за твою мать, хорошо?

Холли с трудом выдавила улыбку.

– Это было бы замечательно.

Она все еще не успокоилась, когда через час Аликс вернулся с бутылкой красного вина и тремя бокалами, и они выпили за Дженни Райт. Она тайком изучала лицо Аликса. Он грек и был близок с мамой… Мог он быть ее отцом? Мог ли этот жизнерадостный, грациозный мужчина быть тем, кого не было в ее жизни все эти годы?

Но, конечно, она бы почувствовала, если бы перед ней стоял родной отец. Конечно, какие-нибудь глубокие биологические процессы запустились бы в ее мозге, и она почувствовала, что они родственники. Ничего такого не произошло, но Аликс продолжал поглядывать на нее поверх своего бокала, пока рассказывал истории о молодых Сандре и Дженни.

– Твоя мама была, как вино, – сказал он в какой-то момент, заставив Холли содрогнуться. – Она могла пить меня, как это сказать, под столом? – Он разразился хохотом при воспоминании, и Холли вежливо присоединилась. Снова и снова она задавала себе один и тот же вопрос – почему мама покинула Закинф, если была так счастлива здесь?

Еще один час прошел, и еще одна бутылка вина опустела. Эйдан остановился после первого бокала, но Аликс мог выпить бутылку один. У Холли тем временем очертания предметов начали немного расплываться. Сильная жара вкупе с вином и маленьким количеством еды, которое она смогла поглотить, притупили ее восприятие.

Она постоянно чувствовала взгляд Эйдана, и в какой-то момент его голое колено прикоснулось к ее ноге под столом, заставив миллион мурашек взлететь по позвоночнику. На заднем сиденье машины в сумке продолжал дрожать ее мобильный с неотвеченными звонками Руперта. Холли знала, что вступает на опасную территорию, но не хотела ничего разрушать. Ей хотелось сидеть здесь и слушать истории про ее маму и тетю, смотреть на море и чувствовать солнце на своей коже. Она хотела отодвинуть все остальную жизнь и притвориться хотя бы на сейчас, что может остаться здесь навечно.